Дикарь - стр. 13
Смотрю на него. Хочется сунуть ему бумагу, получить заветную закорючку и бежать отсюда как можно скорее. Я лучше пешком пойду до дома Степановны, чем буду испытывать неконтролируемое странно-постыдное женское любопытство к этому дикому самцу, который меня ни во что не ставит. Но отчего-то манит своей животной аурой. Гормоны, гормоны, гормоны! Они всему виной. Сколько они сгубили судеб. Подошло время рожать, и несчастный организм цепляется взглядом за любое более-менее пригодное для этого существо мужского пола.
Постельная шизофрения. Просто возмутительно и неправильно, что я не могу перестать смотреть, как какой-то потный мужик таскает сено. Не надо мне ничего. Я хочу лишь выполнить свою работу.
Кусаю губы, набираясь смелости. Он мне очень сильно не нравится. Больше того — он меня пугает.
— Вот смотрите, Даниил Александрович, вы хотите, чтобы я уехала?
— Мечтаю, — хрипит и, грозно прищурившись, продолжает работать.
От этих его многозначительных взглядов все слова застревают в горле. Дальше продолжать сложно. Мне неловко. Со старостой Семёном я просто говорю, что хочу. А здесь не получается. Мешает кровь, что шумит и пульсирует в ушах. Это точно страх, по-другому не может быть. Он снова сделает со мной что-то плохое. Точно. Я просто боюсь его. Хоть и уговариваю себя, что не страшно, на самом деле опасаюсь за свою жизнь. Трясусь до чёртиков.
Фразы сами собой теряются. Чур меня чур от подобных типов. Елизавета правильно сделала, что выгнала его в шею. У него тайна есть какая-то. Мучит женщин на расстоянии. Причём бабы понимают, насколько он гнусный, жестокий, отвратительный тип, но в груди странно горит, и дыхание успокоить не получается. Бывшая жена даже квартиру по глупости в браке купила. И документы как следует не оформила. Всё теперь пополам. Ничего же не докажешь. Демон, не иначе. И я её понимаю. Прям кожей чувствую.
— Даниил Александрович, — нельзя смотреть ему в глаза, надо куда-то между или выше, — я с большим удовольствием уйду, когда вы подпишете бумаги. Это просто. — Он приостанавливает свою деятельность и смотрит на меня с нескрываемым высокомерием, как на дурочку, а я продолжаю: — Очень просто, если вы, конечно, умеете писать. Если нет, то поставьте крестик, я покажу, где именно.
Дикарь прищуривается. Мрачнеет. Выходит из себя. На кой чёрт я это сказала? Не сдержалась, не могу. Он меня просто бесит! И теперь если забросит на сосну, то я буду сама виновата. И не смогу слезть, останусь сидеть, пока зима не закончится.
— Неужели, Даниил Александрович, вы не понимаете, что, не отдавая Елизавете квартиру, поступаете некрасиво? Девушка на последние деньги купила жилплощадь, доверяла вам настолько, что не потребовала отказ от доли, но вы ей изменили с её лучшей подругой. И теперь не хотите отдать то, что по праву принадлежит ей? Одумайтесь, Михайлов!
Мне ли не знать, как коварны бывают мужчины.
Дикарь резко бросает сено. Останавливается, смотрит исподлобья. Наши глаза встречаются. Я вообще уже не помню, как дышать. Столбенею. Всё тело загорается непонятным жаром. Может, это температура? Может, я воспаление лёгких заработала, пока по лесу ползла?
Но обдумать причину слабости я не успеваю. Дикарь зло ухмыляется. Видно, что злится. Его явно выводят из себя мои слова. Он делает резкий рывок, зажимая меня между обитой досками стеной и ограждением. Шокирует. Пугает. Парализует.