Диагноз: В самое сердце - стр. 34
А Амосов на бьющемся сердце проводит операцию. От него сейчас зависит жизнь этого человека. Да, от любой операции зависит жизнь человека. Но тут особый случай, делаешь операцию на открытом сердце.
Ему вытирают салфеткой со лба пот. А он кропотливо, мелкими стежками один за другим накладывает швы. Дает указания то медсестре, то второму хирургу.
У меня затекает спина. Разминаю плечи и потягиваюсь. Смотрю на часы. Уже восемь. Часа три пролетело, я даже и не заметила.
Должно уже заканчиваться все по идее. Я покидаю купол. Спускаюсь сначала вниз и беру два кофе. Артему не помешает, потом поднимаюсь в свое отделение.
– Артем Александрович уже вернулся?
– Нет еще, там операция часов шесть будет идти, не меньше, так что можешь идти домой и не ждать.
– Хорошо.
Забираю свои вещи и выхожу из отделения. Все тело ломит от усталости и хочется принять ванну и лечь спать. Но ноги сами ведут наверх. Артем же тоже устал, тоже хочет спать, но не может бросить пациента. И будет сражаться за него еще три часа, пять, десять, сколько надо будет.
Захожу в купол, закрываю дверь на ключ и, не раздеваясь, сразу к смотровому стеклу. Внизу суета какая-то. Аппарат искусственного кровоснабжения уже развернут, сейчас возле него работает перфузиолог.
Артем пока в стороне. Обсуждает что-то с Коршуновым. Ему бы сейчас кофе или бутерброд, но мне туда нельзя. Да и не поймет никто.
Что-то не так пошло на операции.
Слежу за каждым движением. Начинается новый этап. Сердце останавливают. Амосов – воплощение бОга сейчас. Он остановил сердце человека. Жизнь пациента полностью в нем поддерживается сейчас только искусственно. Это и волнительно и восхитительно одновременно. Я закусываю кожу на пальце. Хочу, чтобы все получилось и пациент выжил. Хочу, чтобы завтра родные этого человека услышали, что все нормально.
Упираюсь руками в подоконник и смотрю вниз, за каждым движением команды хирургов и медсестер. Тут нет споров и препирательств, каждый знает свою роль и обязанности. Это настолько сплоченный механизм, как организм человека. А ем вольно зеваю и смотрю на часы. Уже одиннадцать ночи.
Я только сейчас вспоминаю про кофе. Два остывших стаканчика так и стоят рядом нетронутые. Холодный, уже не вкусный. Я достаю бутылку воды и жадно делаю несколько глотков минералки. Облизываю солоноватые губы. Одиннадцать… мне еще до дома добраться надо, завтра вставать рано. А у них операция и не собирается сворачиваться. Грудина раскрыта. Врачи спасают человека.
Только за полночь пациента отключают от искусственного кровообращения, запускают сердце, стягивают назад ребра, накладывают швы. Заканчивают ближе к трем утра. Девять часов на ногах. Ни в туалет, ни поесть, ни попить. Адская работа, но такая нужная. Никто, кроме него и не сделает.
Наверное, поэтому имеет право требовать и приказывать, проверять на профпригодность. Представляю, если бы я такой недоврач кого-то лечила. Это было бы фаталити сразу.
Я тоже не ухожу, жду, когда уйдут врачи, это значит, что операция закончена. Артем кладет скальпель и только сейчас разминает тело. Что-то обсуждает с Коршуновым. Тот тоже молодец.
Они кивают друг другу и, прежде чем уйти, Артем случайно поднимает голову и замечает меня. Я как выкинувший в окно бумажную бомбочку ребенок, делаю шаг назад и тут же прячусь. Я стояла тут не из-за него, а из-за самой операции. Не заметила как пролетело девять часов. Как будто сериал смотрела и не могла оторваться.