Дэйвенпорты - стр. 24

Эми-Роуз повернулась к своей тетради и пролистала ее, страницы пестрели составами для выпрямления и завивки на смеси французского и английского. Плечи ее расслабились, голос стал громче. Она провела исследование, изучила опыт других новаторов в парикмахерском деле. Забросала вопросами женщин в аптеках на Южной стороне, чтобы понять, какие средства им подходят лучше всего. И ей помогла мать. Эми-Роуз записала все, чему она ее научила.

– У красоты не одно-единственное лицо.

Когда она посмотрела на Джона, тот внимательно разглядывал ее. Щеки девушки зарумянились. Сколько раз она представляла себе такой момент… Волевой подбородок Джона был в каких-то сантиметрах от ее лица. Его кожа была гладкая, насыщенного коричневого цвета, контрастировавшего со снежной белизной рубашки.

Глаза Джона изучали ее лицо.

– Я думаю, это замечательная идея.

Его пальцы снова коснулись ее пальцев. По руке Эми-Роуз пробежал электрический разряд и прокатился по всему телу, вплоть до пальцев ног. От наполнившей девушку энергии кожа ее стала будто саднить, по рукам прошла волна мурашек.

– Вот ты где!

Этель резко остановилась, заметив незаправленную рубашку молодого мистера Дэйвенпорта и пылающее лицо Эми-Роуз. Они резко отстранились друг от друга, как два магнита с одинаковым зарядом.

– Извините меня, мистер Джон, – произнесла Этель, пристально разглядывая обоих. – Я искала Эми-Роуз.

– Добрый вечер, – ответил тот официальным тоном. – Я как раз собирался выезжать. – Он повернулся к юной служанке: – Спасибо еще раз, Эми-Роуз. Не знаю, что бы я делал без тебя.

Он посмотрел ей в глаза долгим взглядом. Сердце Эми-Роуз пустилось в галоп.

Музыканты прибыли вскоре после дополнительной обслуги. Рано утром нанятые по случаю приема служанки и повариха Дэйвенпортов деловито вошли с бокового хода, чтобы подготовить особняк Тремейнов к празднеству. Все они поклялись хранить молчание насчет того, что ресурсы семьи иссякают. Без тканей с фабрики главный источник прибыли Тремейнов был фактически перекрыт. О повышении арендной платы в общежитии Тремейнов не могло быть и речи, так что эти деньги едва покрывали стоимость здания.

А предвыборная гонка не могла ждать. Как не мог ждать и отец Руби.

Девушка оделась без помощи Маргарет, пытаясь выбросить из головы мрачные мысли. Платье облегало ее фигуру и было несколько более скандальным, чем могла бы одобрить мать. Но внешнее благополучие было превыше всего, и одеться по последней моде было в духе Тремейнов, даже если для этого пришлось пожертвовать платьем, сшитым в прошлом сезоне. Руби сделала высокую прическу, чтобы открыть длинную шею и изящные плечи.

Она чувствовала себя драгоценным камнем. И все же чего-то не хватало.

Руби посмотрела на свою голую шею и нахмурилась. Она бросила взгляд на дверь за спиной, опасаясь, что может прийти мать.

«Только разок полюбуюсь», – сказала она себе. Девушка подняла крышку шкатулки красного дерева, стоявшей на комоде. Послышалась музыка. Нежная мелодия напомнила ей колыбельную. Руби отодвинула в сторону сережки и хрупкий золотой крестик на цепочке. Аккуратно приподняла дно шкатулки. Свет заблестел на грани рубина, спрятанного в тайном отделении. Камень был великолепный, в форме слезы.

При виде его у Руби, как и всегда, перехватило дыхание. Камень-тезка был подарком от матери и отца на ее шестнадцатилетие. Это было до того, как мечты стали для них важнее счастья. Еще раз быстро глянув на закрытую дверь, Руби взяла колье за концы замкá-карабина.