Девятая стрела Хаоса - стр. 7
– Прими их милостиво, Отче, – сложив ладони шепчу слова напутственной молитвы, той, одной из первых, которой учат нас, призвав на службу сию: – Грешили они, но Именем твоим очистились и невинные в наготе своей, спешат к стопам твоим припасть, спасения ища, ныне безгрешными став.
Путь, который мне предстоит пройти, прежде чем я окажусь подле отсека-каюты, где забаррикадировался ротный псионик, не так уж и велик.
Прямой коридор, тот самый, с затемнённым концом, тянулся всего на пол сотни метров, оканчиваясь точно такой же площадкой, что и перед лифтом.
От неё шёл новый коридор, раза в два короче первого и упиравшийся в усиленные двери, за которыми располагались казармы – отсек, выделенный мятежному взводу для проживания. Его прямоугольное тело, в дальней от входа части, имело три небольших отделения, в которых расположились старшие офицеры, командир и столь нужный мне специалист.
Почему я назвал его так?
А как иначе? Псионики, чья сила проистекала не от Отца нашего, всегда находились под плотным вниманием Офиса Расследований.
Контактируешь с тонким миром? Того самого, щупальцами Тьмы пронизанного?
Так будь готов, уважаемый пока, специалист, что мы, те, кто на страже Чистоты душ стоят, спросим с тебя – а не слишком ли тонка грань сия? И не идут из-за неё эманации нечистые, покой душ граждан Империума колеблющие?!
Ты, считающий себя, незапятнанным, присядь пока, и не косись на отца-дознавателя, железом гремящим – Отче милостив, несправедливости не допустит.
Однако, спеша поведать вам об отношении нашем к сим спецам, отвлёкся я.
Усердия ради только.
Продолжу.
Так вот, согласно карте, высвеченной моим сервитором поверх своего черепка, идти мне было всего ничего. А учитывая, что большая часть взвода, встретившая меня у лифта, сейчас вымаливала прощение у подножия Трона Его, то путь мой обещал проистекать чинно и плавно – в полном соответствии офису, мною представляемому.
Именно так всё и было. Редкие очаги сопротивления, лёгкие заслоны и засады почти не отвлекали меня по пути к казармам. Но это ни в коем разе не означало, что я имел право ленность проявить, или, не дай Отче, небрежность.
Нет!
Все мятежники, жаждавшие прощения и очищения получали искомое сполна, спеша присоединиться к своим товарищам, благодарственные гимны распевающим под дланью Его.
Первая площадка.
Выглядываю из-за угла – прямо посреди неё, обложенный мешками и растопырив сошки, утвердился тяжелый ракетный станок. Подле него – расчёт, готовый смести своими хвостатыми снарядами любого, беспечно ступившего на открытое пространство.
– Укрепи, Отче, руци мои, – начинаю тихо молиться, прикидывая дистанцию: – Взор мой, ясным сделай, ибо ради человечества тружусь я, – задрав стволы притапливаю кнопку: – Токмо ради душ заблудших спасения, корысть всякую отринув: – Вжимаюсь спиной в стенку и слыша вопли очищаемых, продолжаю: – Ибо служба тебе, благо высшее есть…
Грохот разрыва и по стене напротив, с визгом проходятся осколки, оставляя на сером металле яркие полосы свежих ран.
Ага. Боекомплект рванул – значит можно идти.
– Славлю Тебя, дитя своё оберегающего, – затянув победную литанию, выхожу из-за угла, держа огнемёт наготове.
Мало ли что?
На Отче надеяться, но всегда наготове быть надо, – поучали нас в учебке седые, покрытые шрамами ветераны, и не след мне, мудрость старших, через многие испытания прошедших, от себя отталкивать.