Девятая рота - стр. 19
Он был так голоден, что не обращал внимания на изысканность вкусов предложенных деликатесов.
Насытившись, он откинулся на стуле и осмотрел полупустой зал столовой.
Зал оказался заполненным меньше чем на треть, значит, котлет, хлеба и пюре должно остаться достаточно.
Тут он увидел жест Бати, который показывал ему, чтобы Лёнька занялся сбором оставшейся пищи.
Вскоре он заполнил сумку, и они вместе с Лёхой вышли на улицу.
– Стой тут, – скомандовал Лёха, указав Лёньке на угол обычной кирпичной хрущёвки, на первом этаже которой находился гастроном.
– Ты куда? – не понял его приказа Лёнька.
– Жди. Пять сек. Я щас, – отмахнулся от него Лёха, но соизволил пояснить: – Тут, на Авраменко, «Коленвал» не так разбирают, как в «Зелёном», да и салатики из морской капусты можно взять. Так что я сейчас, – и исчез за большими стеклянными дверями гастронома.
Ну, ждать так ждать. Лёньке после такого наполнения трюма двигаться вообще не хотелось. Он имел только одно желание – растянуться на кровати и расслабиться.
Лёха и в самом деле появился через несколько минут.
– Отлично, – прокомментировал он своё появление. – Всё окей, – похлопал он себя по неожиданно увеличившемуся животу, где, как предполагал Лёнька, и находился вожделенный «Коленвал».
«Ничто в курсантах не меняется, в какой бы точке Союза они ни находились», – отметил он про себя.
От этой мысли он усмехнулся, и они, поднапрягшись, ухватили сумку за ручки и доставили её в роту.
Затащив сумку в кубрик, Лёха указал Лёньке на свободную койку:
– Тащи сюда свой матрас. Тут будешь спать, а я пойду к Бате и хавчик ему отдам. – Он нагнулся к сумке и переложил из неё несколько тарелок с пюре и котлетами в тумбочку.
Они вместе вышли из кубрика, отнесли сумку Бате, Лёнька забрал матрас и вернулся в кубрик к Лёхе.
Тот в задумчивости сидел за столом.
– Чё заскучал? – поинтересовался у него Лёнька.
– Да чё тут говорить? – невесело вздохнул он.
Вся весёлость и бесшабашность, фонтаном бьющая из Лёхи, куда-то исчезла. Перед Лёнькой сидел обычный парень, которому присущи обычные чувства пацанов, когда с их лиц исчезает маска искусственной беспечности и бравады.
Лёха вздохнул и, глядя на Лёньку, застилавшего себе постель, поделился:
– Не хотел я в это чёртово «Приморское пароходство» идти. Ну никак не хотел! – чуть ли не надрывно вырвалось у него. – Хотелось в ДВ остаться, но тут, понимаешь, заковыка какая оказалась: блатные да женатики туда распределились. Нет блата – иди на танкера, на Камчатку или Сахалин. – Лёха со злостью махнул рукой и мастерски выругался. – Были корефанами-друзьями, а на деле что получилось… У кого лапа волосатее, тому – всё, а у кого ничего, тому… – и Лёха выставил перед собой согнутый локоть. – Как теперь смотреть на этих друганов? – Он вновь разразился забористыми перлами русского языка.
Но, успокоившись, посмотрел на Лёньку, прекратившего заниматься постелью. Лёнька выпрямился и внимательно смотрел на изливающего душу Лёху.
– Вот, например, я… – вновь начал Лёха. – Я с Манзовки. Так что? В ДВ оставили? Не-ет, – он горько усмехнулся, – на танкера направили. А у меня Танька во Владивостоке. Тоже учится. Год ей ещё учиться. А тут в Находку надо ехать. Где там жить? Как там дальше быть? – За поддержкой своих слов Лёха вновь посмотрел на Лёньку. – А никто не знает, – и он развёл он руками. – Чё делать? Понятия не имею. – Он на несколько мгновений умолк и уже другим тоном начал новую тему: – Надо сейчас до мамани съездить, хоть дипломом похвастаться. Пусть порадуется, – это он уже добавил мягко, представляя себе, как мать примет его.