Девять жизней - стр. 5

Напоследок Ральф открыл дверь в ванную:

– Ещё здесь поискать не забудьте. Я как раз мылся…

Парни мельком взглянули, ещё раз извинились и покинули комнату.

Заперев за ними дверь, Ральф присел на край ванны, опустил руку в густую пену.

– Эй, ты там не утонул? Не околел ещё? Выныривай давай. Ушли они.

К рассвету следующего дня Беринджер и его сосед, как выяснилось, звали его Анджей, подъезжали к Скрантону. Старенький «Форд», взятый напрокат, едва не сдох по пути. Ральф даже обеспокоился о том, как будет возвращаться назад.

На станции Скрантона оказалось людно, что было на руку – проще затеряться. Отсюда беглец собирался поездом на Запад.

– Поедем со мной, – предложил поляк.

– Не могу.

Ральф коротко махнул на прощанье, развернулся и побрёл к автомобилю, из предосторожности оставленному в полумиле от станции.

– Постой!

Анджей догнал Ральфа.

– Ты спас мне жизнь. Я мог бы отблагодарить тебя деньгами. Но я хочу подарить тебе гораздо более ценную вещь. Вот, возьми.

И поляк протянул Ральфу старые карманные часы. Тяжёлые, из серебра, потемневшего от времени. Вот только отчего-то стрелка у них была всего одна, минутная…

Галина Фёдоровна разбудила Ромку ни свет ни заря. Ей на работу, а ему… тоже нечего валяться. И неважно, что ещё целая неделя каникул осталась – пусть привыкает рано вставать, скоро ведь в школу. И вообще не мешало бы делом заняться, а не сидеть в шестнадцать лет на материной шее. Работать его, естественно, никто не гонит – пусть доучится сначала. Но уж по дому помочь можно. А то ему лень с дивана подняться, а она – покорми, обстирай, прибери. И всё это между сменами, потому что, где носит ветер странствий Ромкиного отца – неизвестно. Вот и приходится за гроши вкалывать на полторы ставки. А ведь не девочка уже. Пенсия не за горами. Давление скачет, артрит замучил, одышка…

В аптеку зайдёшь больным, выйдешь – нищим. Квартплата постоянно поднимается. Теперь ещё и эта беда обрушилась, под новомодным и малопонятным словом «дефолт»[14], когда цены внезапно выросли в четыре-пять-шесть раз. На всё! На ценники и взглянуть страшно – инфаркт при слабом сердце можно заработать. И как такого лба прокормить? Как вообще жить? Хорошо ещё, есть пока старые запасы муки, круп, макарон, консервов – бережливость и запасливость по отношению к еде матери привила бабушка, которой в войну довелось пережить блокаду. Но что потом, когда всё закончится?

Ромка выслушивал подобные речи каждое утро. Всегда отмалчивался – не потому, что не пронимало или привык, а потому что не знал, что ответить. Перед матерью было совестно. Хотя кое-где она кривила душой – обстирывал себя Ромка сам и комнату свою держал в порядке. Вот готовить – да, этого он не умеет. Даже яичницу умудряется запороть, да так что после его поварских экспериментов во всей квартире дышать от чада нечем. Но ведь старается…

На мать Ромка не сердился. Та хоть и пилит его с утра до вечера, но любит безоглядно, он точно знает. Это она дома, наедине с ним, такая раздражённая и вечно претензии высказывает, а стоит кому-то на Ромку косо взглянуть или, не дай бог, дурное слово сказать в его адрес, так… берегись тот, кто осмелился. Натуральная львица, защищающая своего детёныша. И ей неважно, кто и почему «обидел» Ромку, прохожий, учитель или соседский пацан, у неё правда одна: «Это мой сын, и трогать его не моги».