Девушка в поезде - стр. 17

– Полная секретность, верно? Да, есть такие фирмы, которые настаивают на конфиденциальности, пока контракт не будет заключен официально.

Это была полная чушь, и он это знал и сказал это, чтобы помочь мне. Все это понимали, но сделали вид, что так оно и есть, и кивнули. Харриет и Саша смотрели мне за спину на дверь, им было неловко, и они не знали, что делать дальше.

– Пойду закажу себе кофе, – сказала я. – Не хочу опаздывать.

Мартин взял меня за локоть и произнес:

– Я очень рад тебя видеть, Рейчел.

Его жалость была почти осязаемой. За последние год-два своей жизни я поняла, насколько это унизительно – вызывать жалость. Раньше я этого не понимала.

Я намеревалась зайти в библиотеку «Холборн» на Теобальдс-роуд, но передумала и направилась в Риджентс-парк. Дошла до самого дальнего его конца, примыкающего к зоопарку, села на скамейку в тени платана, размышляя, чем заполнить время, и прокручивая в голове разговор в кофейне, вспоминала выражение лица Мартина, когда мы прощались.

Наверное, я пробыла там меньше получаса, когда зазвонил мобильник. Это был Том, и он звонил с домашнего телефона. Я представила, как он работает на своем ноутбуке на нашей солнечной кухне, но воспоминания отравляли обстоятельства его новой жизни. Она где-то рядом, готовит чай или кормит девочку, незримо отбрасывая тень на всю его новую жизнь. Я не ответила, и вызов переключился на голосовую почту. Я убрала телефон обратно в сумку и постаралась о нем не думать.

Я не хотела больше его слышать, во всяком случае сегодня; на сегодня и так уже достаточно неприятностей, а время всего пол-одиннадцатого. Я выждала минуты три, потом достала телефон и набрала голосовую почту. Я приготовилась к пытке: теперь мне мучительно больно просто слышать его голос, который раньше при общении со мной был веселым и легким, а теперь только увещевает, утешает или жалеет. Но звонил не он.

– Рейчел, это Анна.

Я нажала клавишу отбоя.

У меня перехватило дыхание, в голове закрутились сотни мыслей, а по телу побежали мурашки. Я поднялась, дошла до магазина на углу Тичфилд-стрит и купила четыре банки джина-тоника. Тут же открыла одну и быстро выпила, затем взяла вторую. Я повернулась спиной к дорожке, чтобы не видеть делающих пробежку людей, матерей с малышами и туристов. Если я их не вижу, то, как ребенок, могу считать, что и они меня тоже не видят. Я снова набрала голосовую почту.

– Рейчел, это Анна.

Долгая пауза.

– Мне надо поговорить с тобой о телефонных звонках.

Снова долгая пауза. Она разговаривает со мной и, как и все занятые жены и матери, одновременно делает что-то еще – убирается или загружает стиральную машину.

– Послушай, я знаю, как тебе сейчас нелегко, – говорит она, словно не имеет к этому никакого отношения, – но ты должна прекратить постоянно звонить нам по ночам. – Теперь ее тон сухой и раздраженный. – Мало того, что ты будишь нас, ты будишь Эви, а это недопустимо! Мы потом никак не можем ее успокоить.

«Мы не можем ее успокоить». Мы. Нас. Наша маленькая семья. Со своими проблемами и укладом. Сука!

Да она кукушка, подбросившая свои яйца в мое гнездо! Она отняла у меня все! Она отняла у меня все, а теперь звонит и говорит, что мои страдания причиняют ей беспокойство?

Я приканчиваю вторую банку и открываю третью. Блаженное воздействие алкоголя приносит облегчение всего на несколько минут, а потом мне становится нехорошо. Я пью слишком быстро даже для себя, нужно сбавить обороты: если продолжать в том же духе, то добром это не кончится. Я сделаю нечто, о чем буду потом жалеть. Я собираюсь позвонить ей сама и сказать, что мне наплевать на нее, и на ее семью тоже, и что меня не волнует, будет ли ее ребенок вообще когда-то спать до конца своей жизни. Я собираюсь сказать ей, что слова, которые он ей писал – насчет потери рассудка, – он точно так же писал мне, когда у нас все начиналось, и еще он называл меня своей вечной любовью. И это было до нее. Это даже не его слова – он украл их у Генри Миллера. Все, что у нее есть, уже было в употреблении. Интересно, что она скажет на это? Я хочу позвонить и поинтересоваться, как ей живется в моем доме, в окружении купленной мною мебели, как ей спится в постели, которую я с ним делила так много лет, каково это – кормить ребенка на кухонном столе, на котором он меня трахал?