Девушка в белом с огромной собакой - стр. 36

Жажда давно уже напоминала о себе, тем более что болотной воды вокруг было сколько угодно. Алексей даже ощущал головокружение от ее сладковатого гнилостного запаха. Но самым докучливым было терпеть сонмища комаров и таежного гнуса. Назойливые кровопийцы почти не реагировали на едкую струйку дыма, лезли под охотничий брезентовый костюм, и единственным спасением от них была еловая лапа, которой Зайцев не переставая остервенело обмахивался.

Всю ночь Алексей воевал с насекомыми, а под утро, когда болото заволокло душным ядовитым туманом, комары вдруг исчезли, и он как-то сразу погрузился в глубокий сон. Но хорошенько выспаться Зайцеву так и не удалось. Вскоре над мертвым березовым сухостоем поднялось солнце, туман растворился в воздухе, и комары с гнусом вновь накинулись на свою жертву, возможно, единственную на много километров в округе. Щеки и подбородок Алексея уже серебрились суточной щетиной, глаза были воспалены, а лицо так распухло от укусов, что в зеркале он, пожалуй, себя бы и не узнал.

Весь следующий день Зайцев пытался выбраться из этого гиблого места. Деревья, насколько возможно было охватить взглядом, стояли сплошь низкорослые и чахлые, и забираться на них не имело смысла. Несколько раз Зайцев принимался во все стороны кричать, но очень скоро охрип. Пересохшее от жажды горло начало так саднить, что он совсем потерял голос. Затем от отчаяния Алексей расстрелял все патроны, кроме одного, который оставил на самый крайний случай, но и это не принесло никакого результата. Лишь потом он сообразил, что местные жители, с детства привычные к ружейной пальбе в тайге, не обратят на выстрелы внимания.

Для поддержания духа Зайцев успокаивал себя соломоновым девизом, постоянно твердил, что все когда-нибудь кончается, а значит, кончится и болото, но зелень попадалась все реже, болотные травяные настилы становились все более зыбкими, и вскоре Зайцев начал терять самообладание. Он пробирался от островка к островку, часто возвращался назад, шарахался из стороны в сторону и в панике едва не распрощался с жизнью. Вначале Алексей дважды подряд провалился в вонючую чавкающую жижу и потом долго высвобождал из нее резиновые сапоги. Затем он свалился в воду, страшно перепугался, и это последнее происшествие несколько охладило его – Зайцев стал более осторожным.

Вторые сутки, проведенные в тайге, оказались куда более страшными. Алексей вывозился в грязи, и костюм его покрылся серой чешуйчатой коркой подсохшего ила. Зайцев промок, неимоверно устал и оголодал. Брусника ему больше не попадалась, правда, он сумел-таки напиться относительно чистой воды из островного бочажка и набрать полную фляжку. Но в эту ночь ему пришлось обходиться без костра – спички намокли во время вынужденного купания. Сидя в кромешной темноте, Алексей слушал гудение тысяч насекомых, не переставая отмахивался от них и со страхом думал, что его ждет завтра. Только сейчас он сообразил, что подвело его легкомыслие: он отнесся к тайге как к подмосковному лесу, где тоже можно проблуждать весь день, но только если ходить по кругу. На географической карте эта местность выглядела сплошным зеленым полем, доходящим едва ли не до границы с Китаем. На рисунке страны оно имело всего десять на пятнадцать сантиметров, а в реальности простиралось на многие сотни труднопроходимых верст. «А неплохо было бы уйти в Китай, – трясясь от лихорадочного озноба, подумал Зайцев. – Погулять неделю-другую и так же вернуться. Шанхай, Пекин, Лхаса, шашлык из гремучей змеи. А китаянки тощие. Наверное, не все… А я здесь подохну». Он постарался вытеснить из головы опасные мысли о собственном конце, попробовал задремать, но всякий раз, когда разум его заволакивало сном, а рука с веткой опускалась на землю, комары облепливали лицо – и он просыпался. Это было похоже на пытку бессонницей, только яркую настольную лампу и громкие окрики палача заменяли мириады крохотных кровопийц.