Девушка на качелях - стр. 51
Неожиданно она спросила:
– Значит, вчера вы видели меня в Королевском саду?
– Да. Unter der Linde[47].
– О, тогда вы видели меня с Инге и ее девочкой.
– Может быть. Я видел с вами еще одну девушку, наверное Инге, но, поскольку мы с ней не знакомы, точно утверждать я не могу. А вот маленькую девочку не помню, но в парке их было много.
– А. Да, мы с ними пошли в Королевский сад.
– А сколько лет дочери Инге?
– Три года, почти четыре.
– Так, давайте-ка разберемся. Инге – ваша подруга, так?
– Она моя соседка, живет этажом ниже.
– Она замужем?
– Нет.
– Ага, ясно, – улыбнулся я. – И у нее есть дочка.
– Да. – Она отвернулась и позвала: – Tjener![48]
Она попросила подошедшего официанта принести еще кофе; потом добавила в чашку сливок и сахара, размешала, попробовала и сказала:
– А еще есть человек, который хочет на ней жениться, и она, кажется, согласна.
– Рад за нее. Он отец девочки?
– Нет.
– И он не имеет ничего против нее?
– Это обязательно?
– Нет, что вы! Просто мне было бы не очень приятно. Точнее, очень неприятно. Безусловно, обстоятельства у всех разные, я не знаком ни с Инге, ни с ее женихом, ни тем более с дочерью. Надеюсь, они будут счастливы вместе. Дайте мне знать, как пройдет свадьба. Ну, если захотите мне написать. Кстати, Карин, с вашего позволения, можно я буду вам писать? А если я пришлю вам письмо, вы на него ответите?
– Vielleicht. – Помолчав, она воскликнула: – Ах, какой чудесный вечер! Жаль, что мне пора. Пора возвращаться. Не знаю, как на свадьбу, но домой я сейчас точно пойду.
– Как, уже? Еще же очень рано! Прошу вас, задержитесь. Я вас провожу, не волнуйтесь.
– Нет, мне пора. Но вы можете проводить меня до остановки всегдобуса.
Когда я подавал ей пальто, она заметила мое отражение в зеркале:
– Алан, вы помрачнели! Почему вы так серьезны? В чем дело?
– Прошу прощения. Если честно, я задумался о концерте Моцарта. Первая часть в некотором отношении очень сложна, правда?
– Warum?[49]
– Ну, это ведь не обычная соната, за ней очень трудно следовать. Хотя, может быть, именно поэтому я так наслаждался концертом.
Она обернулась, подняла голову ко мне – я до сих пор вижу перед собой ее лицо с полураскрытыми губами. На миг мне почудилось, что она меня поцелует. Она сосредоточенно подыскивала слова, а я встревоженно глядел ей в глаза. Хозяин ресторанчика протиснулся мимо нас и распахнул дверь.
– Алан, вы можете следовать за розой?
– Простите, не понял?
– Под лучами солнца бутон распускается, а потом роза вянет и роняет лепестки. Вот это и есть Seligkeit[50].
Она остановилась на пороге, поблагодарила хозяина и похвалила его заведение.
На улице она снова повторила:
– Seligkeit. Ах, Алан, мне не следовало так шутить. Это невежливо. А вы так добры…
– Не я. Вы смотрели в зеркало. И видели себя.
– Когда-нибудь вы научите меня слушать музыку правильно, вот как вы сам. У меня не хватает ума…
– Конечно же хватает! Только здесь дело не в уме. А в крыльях.
– Ох, тогда я бы не была секретаршей в конторе Хансена.
– Тут это совершенно ни при чем.
– Ну, если бы у меня были крылья, я бы отсюда улетела. Далеко-далеко.
– А вот когда мы с вами слушали Моцарта, мне пришла в голову похожая мысль, только не такая печальная. Музыка для вас – как сад, правда? Как ваш собственный сад. Вот вы очень хорошо знаете английский, но такого не слышали.