Девушка из кошмаров - стр. 25
Мама разговаривает с врачом, а медсестра тем временем заканчивает накладывать мазь на мои только что безжалостно очищенные ожоги. Я-то в больницу ехать не хотел. Я пытался убедить маму, что немного календулы и лавандовой настойки вполне достаточно, но она настояла. А теперь, по правде говоря, я очень рад сделанному уколу. Да и прикольно было слушать, как она старается придумать отмазку получше. Несчастный случай на кухне? Или лучше с костром в лесу? Остановилась на костре и выставила меня увальнем, который свалился на горящие угли и в панике практически катался по ним. Они купились. Они всегда покупаются.
На щиколотках и плечах ожоги второй степени. Тот, который на ладони, от последнего удара атамом, вообще слабенький, первой степени, не серьезнее, чем обгореть на солнце. Однако солнечный ожог на ладони редкая гадость. Похоже, в ближайшие дни мне предстоит расхаживать с неоткрытыми банками ледяной газировки в руке.
Мама возвращается вместе с доктором, чтобы они могли начать меня просвечивать. Она на грани между слезами и остервенением. Протягиваю руку и касаюсь ее ладони. Она никогда к этому не привыкнет. Это ее пожирает, хуже чем с папой. Но ни в одной из своих нотаций, ни в одной из своих нудилок насчет предосторожностей и необходимости проявлять большую осмотрительность – никогда она не просила меня остановиться. Я думал, она потребует этого после истории с обеатом прошлой осенью. Но она понимает. Это нечестно, что ей приходится это понимать, но так лучше.
Томас и Кармель заявляются на следующий день, сразу после уроков, практически втискиваясь на нашу подъездную дорожку каждый на своей машине. Они врываются без стука и обнаруживают меня, слегка обдолбанного, на диване перед телевизором, поедающего попкорн и сжимающего в правой руке пакет со льдом.
– Видишь? Я же тебе говорил – живой он, – произносит Томас.
Но Кармель этим не смутишь.
– Ты выключил телефон, – говорит она.
– Я болел дома. Не хотелось ни с кем разговаривать. А вы, как я понимаю, находились в школе, где, согласно правилам, не положено отвлекаться на эсэмэски и телефонные звонки.
Кармель вздыхает и кидает свою школьную сумку на пол, а затем сама плюхается в глубокое кресло. Томас пристраивается на подлокотнике дивана и тянется за попкорном.
– Ты не «болел дома», Кас. Я звонила твоей маме. Она нам все рассказала.
– Я был слишком «болен». И завтра буду таким же. И послезавтра. И, вероятно, послепослезавтра. – Высыпаю еще тертого сыра в миску и предлагаю Томасу.
Мое отношение действует Кармель на нервы. Честно говоря, мне тоже. Но таблетки приглушают боль, а вместе с ней и мозги, достаточно, чтобы не думать о том, что приключилось на «Датских металлоизделиях». Не стоит гадать, реально ли было то, что я видел.
Кармель очень хочется меня повоспитывать. Прямо вижу, как наставление вертится у нее на языке. Но она устала. И встревожена. Поэтому вместо нотации она тянется за попкорном и говорит, что заберет мою домашку на ближайшие несколько дней.
– Спасибо, – говорю. – Не исключено, что я буду в ауте и часть следующей недели.
– Но это же последняя неделя занятий, – говорит Томас.
– Именно. Что они мне сделают? Исключат за неуспеваемость? Многовато мороки. Они точно так же хотят дотянуть до лета, как и мы.