Девочка в саду и другие рассказы - стр. 18

Только мастерская Валерия Воронина отличалась от всех, отличалась тем, что в ней было неуютно. Посетителя, оказавшегося в ней, не покидало ощущение, что он попал на помойку. Да и пахло у него в доме, его собственном доме, где на третьем этаже находилась его студия, помойкой. А в углах, вместо привычных гипсовых отливок Зевса и Венеры Милосской, валялись пачки старых заплесневелых книг, пустые, грубо сколоченные ящики, диваны с вылезшими наружу невероятных размеров ржавыми пружинами или треснутый унитаз в сборе с трубой и сливным бачком. Продавая свою очередную работу посетителю или заказчику, Валерий всегда спрашивал:

– Чем пахнет?

– Помойкой! – чаще всего раздавалось в ответ.

– Значит – получилось, – радостно констатировал художник и добавлял: – наше вам кисточкой.

– Что это значит? – спрашивал заказчик.

– А это значит, что весь этот дом я построил своей кисточкой.

И это действительно было так.

Невероятная судьба Воронина складывалась чудно, так чудно, что про нее можно было написать роман, да кто-нибудь, может, еще и напишет. Хотя и мне известно несколько эпизодов, о которых можно рассказать.

В бурные «революционные» годы – в начале девяностых – мне пришлось стать организатором небольшой художественной выставки на Нижегородской ярмарке, приуроченной к какому-то всероссийскому форуму. Тогда на эти форумы к нам на ярмарку слетались птицы очень высокого полета, и можно было здесь увидеть и Джона Мейджора, и Джорджа Сороса. И вот подкатывает ко мне как-то мужичонка, неряшливо одетый и уже в годах, и, тыча пальцем в работу Валерия Воронина, спрашивает:

– Кто это?

– Не знаю, – отвечаю я. – Мужик какой-то, наверное, уголовник.

На картине был изображен мужик в майке, весь в наколках, сидящий на унитазе, а вся стена сзади него разрисована всякими непристойностями и исписана издевательскими нелепостями вроде «Слава КПСС». Рожа у мужика страшная и красная, и руки у него уродливые и красные, и видно, как он тужится и как ему трудно.

– Я Саша Глезер, галерейщик, слышал про такого? – говорит незнакомец. – Я вижу, что уголовник. Я спрашиваю – кто это написал?

– Валерий Воронин, – отвечаю я и соображаю, что передо мной человек, который сделал имена многим мировым знаменитостям.

Это он, Александр Глезер, один из организаторов «бульдозерной выставки», вывез за границу первые работы Оскара Рабина, Эрнста Неизвестного, Кабакова, Зверева и практически сделал им имена. Вот такие люди разгуливали тогда по коридорам Нижегородской ярмарки. Я дал галерейщику телефон Валеры Воронина, и через год у того состоялась первая выставка в Америке. Так он стал востребованным и покупаемым художником, у которого работы улетали прямо с мольберта.

Хотя это не первая метаморфоза в жизни художника Воронина. Впервые его заметил еще совсем в юношеском возрасте академик Мыльников на какой-то областной или зональной выставке, где-то на Севере.

– Беги, – сказал академик юному студенту художественного училища, увидев его натюрморт с рваными ботинками.

– Куда? – спросил у мастера Воронин.

– Из училища беги! Загубят они тебя, сломают.

И Валера Воронин побежал. Долго он бегал по нашей обширной стране, пока не проснулся в вытрезвителе села Большое Болдино. Да-да, в этом замечательном селе – замечательной мастерской нашего великого Поэта – был когда-то вытрезвитель. И теплым июньским утром снимала показания у не совсем протрезвевшего художника чудненькая девушка Валя, студентка юридического института, проходившая в Большом Болдине практику. И не устоял Валера: долго он дожидался у дверей вытрезвителя девушку Валю, долго мял свою кепку.