Девочка на джипе (сборник) - стр. 17
– Вот какой я, Андрюха, теперича! Обжнивок! Ноне на этом свете, а завтра неведомо… Дашу, супружницу мою, третий год как поховали… Рак проклятый замучил… – старик прослезился, рукавом рубашки стал вытирать, шурша щетиной, лицо. – А тут и Танька, ее сеструха, отмучилась. Задержался тольки я. Один на весь хутор фронтовик… Ты голодный? Нагреть борща?
– Молочка бы домашнего.
– Оно у нас завсегда домашнее, – засмеялся, вдруг изменившись в настроении, старик. – В холодильнике стоит, в кухне. Пей, сколь хошь.
Андрей Петрович налил из бидончика холодного отстоявшегося молока полную кружку. Выпил его, слегка отдающего полынью, жадно и всласть.
– Наши на собрании! – поведал дядька, когда Андрей Петрович взбодренным вернулся во двор. – Хуторцы митингуют, не отдают землю. Депутата вызвали. Чистая революция! Да-а… А какой же ты есть? Дюже потолстел?
– Наоборот, похудел. Сердце барахлит.
– Это учительство выходит! Внукова жинка, Лариска, химии обучает. Кажин день плачет! Не детки пошли, а чертячьи выродки. Прямо на уроках матюкаются, дерутся, пиво пьют. А главное, к учебе без внимания! Оно и понятно, зачем голову ломать, коли ценят не по знаниям, а по доходному месту? Гибнет молодежь. Тыняется, не ведая, как силы приложить. Ну, бог с ним… Ты, должно, и не ведаешь, что Ваня при одной ноге?
– Как – при одной?
– Отчекрыжили правую. Догулялся! Твердил я ему: не лезь ты в атаманы. Не послухал! Форму себе пошил за три тыщи! Организовал казачье общество. А толку? Походили по хутору, попугали собак – и угомонились. Властям это казачество без надобности, ишо стали к сыну прискипаться, что люд баламутит. А он только болезню себе нажил и – всех делов! По-первах большой палец почернел, опосля на ступню перекинулось. Мы таких напастей сроду не знавали. А всё почему? Тарелки летательные кружат.
– А причем НЛО? – усмехнулся Андрей Петрович, взглянув на часы. – Существование их пока не доказано.
– Как это не доказано? – осердился старый казак, находя на столе пепельницу и заминая в ней сигарету. – И Ванюшка видал, и кум Григорий. Перед уборочной, я помню, прямо на ниву, паразиты, садились. Как плюхнулась тарелка, так и полегли хлеба. Навроде узора: по краям четыре больших круга, ишо поменьше круги и знаки, как звезда о восьми углах. Вот и рассуди: в кой год эта «посуда» объявилась? Аккурат в девяносто первый, – я ишо плотничал, когда Ельцин на танк залез! И сразу всё занехаялось, и народ сказился. Не иначе инопланетные посланцы сгубили!
– Дядь Аким, поеду я. Неизвестно, когда Иван освободится. А я хочу на рыбалку успеть. Червей накопаем?
– Зараз наведем рассол и – накопаем, – поднялся хозяин и заковылял к времянке. Вышел оттуда в очках и с куриным яйцом в руке. Заглядывая вовнутрь осмоленной и на треть наполненной водой кадки, стоящей в тени, пояснил:
– Арбузы переспели. Срочно солить надо. Сентябрь на второй половине… Достань ишо ведра два!
Гость с не позабытой еще ухваткой принялся вращать ручку колодезного ворота, – сперва разматывать цепь, затем – с полным ведром – накручивать. Дядька Аким высыпал три пачки соли, разболтал рассол палкой и опустил в него яйцо.
– Всплыло?
– Нет, пока…
Старик еще добавил соли, и донышко яйца забелело над водой.
– На какую монету вылезло? На копейку чи больше?