Девочка моя, или Одна кровь на двоих - стр. 24
– Для престижа! – предположил академик, заразившись Машкиной развеселой бесшабашностью. – Давай-ка, Мария Владимировна, еще по кофейку да с коньячком. – И заговорщицки подмигнул: – За твою Liberty, так сказать!
Отдал распоряжение секретарю по селектору и вернулся в разговор:
– Значит, делить нечего?
– Денежку Юра считать умеет. Он же понимает, что присудят ему полмашины и оплатить половину ремонта и купленных вещей. Машину я и так ему отдам, а вредить «престижу» и «доброму» имени участием в судебных разбирательствах – ни, боже упаси! Ни-зя-я!
– Да уж! – кивнул академик и спросил строго, перестав улыбаться: – Ты твердо решила? Может, вы поругались и ты обиделась?
– Я не могу на него обижаться, Кирилл Павлович, – перестала улыбаться и она. – И обидеться не могу, он чужой мне человек. Посторонний. Я это в Америке поняла, я там очень многое поняла про свою жизнь.
И она рассказала все Кириллу Павловичу под кофе с коньячком и все отключенные телефоны очень занятого, невероятно занятого академика Янсона.
– Так, – выслушав, академическим тоном заключил Кирилл Павлович. – У меня есть замечательный адвокат. Великолепный прохиндей, как и положено в такой профессии. Он сделает все быстро: разведет и бумаги, какие надо, заставит твоего чинушку подписать, тем более ты говоришь, что скандалы могут попортить его салонное лицо.
А Машка чуть не разревелась – хлопала ресницами, загоняя навернувшиеся слезы назад.
Какого такого вселенского одиночества она испугалась до умопомрачения тогда, пять лет назад?! Нет и не было никогда никакого одиночества!
А была обожаемая ею до полного восторженного погружения по самую макушку работа, и академик Янсон был, и сама у себя она была!
А когда человек есть сам у себя, полностью есть – с набором уважения, любви, поощрения, поругивания за глупости и ошибки, балования себя, родного такого, каким уродился, – то нет и быть не может никакого вселенского одиночества!
Юрик надрывался желанием вернуть в стойло взбрыкнувшую женушку, звонил, отчитывал, грозился, требовал немедленной аудиенции для разбора полетов, но Машка отключала телефон, не вступая в переговоры.
На следующий день Маша поздно вечером, ближе к ночи, открывая входную дверь, услышала разливающиеся по пустой квартире трели телефона. Подозревая, кто может ее домогаться посредством телефона, она не торопилась кидаться к трубке. Закрыла дверь, сняла обувь, втайне надеясь, что звонившему надоест ждать.
Не тут-то было!
– Да, – устало отозвалась Машка на долгий призыв поговорить.
– Мария? Что у нас с дверью, я не мог попасть в дом!
За последние двое суток Юрик, видимо, подзабыл, что воспитанные люди здороваются, когда звонят.
– У меня с дверью все в порядке! – порадовала его Машка. – У меня надежная железная дверь!
Прошла босиком в кухню, включила чайник, прижала трубку с неугомонным мужниным голосом внутри плечом к уху, доставая кофе и турку, – еще надо поработать, а спать уже хочется, вошла во вкус здорового сна за полгода-то!
– Ты что, сменила замки?! – потрясенным возмущением полушепотом вопрошал Юрик, не поверив в такую возможность.
– Ну конечно, сменила! А то мало ли кто может прийти!
Новость была трудно перевариваемой для нежного организма российского чиновника.
– Это безумие! – выдавил ударник бюрократического труда. – Что с тобой произошло, Мария? У тебя стресс, или ты так обиделась, или что-то случилось там, в Америке?