Devil ex machina - стр. 65

Ян вел себя невозмутимо, будто вчера ничего не произошло. Ни Фаину, ни кого-либо еще он так и не окинул своим таинственным темно-зеленым взором. Удостоиться его личного внимания было делом затруднительным. Вывести на эмоции – еще сложнее. Обычно Ян вел себя так, словно вокруг него ни души. Поначалу это раздражало, а потом стало ясно, что из подобной манеры поведения проистекает удобная возможность в любой момент наблюдать за ним и оставаться незамеченной. Просто потому, что ему до тебя нет дела.

После душа, чтобы избавиться от внезапной эмоциональной нестабильности, Фаина открыла свой псевдодневник. И тут ее осенило. Затаив дыхание, она позволила руке выводить слова. Из нее, наконец, вылилось все то тревожное, сладостное, пугающее и болезненное, что занозой сидело внутри нее с момента первой встречи с Яном. Откровение, освобождение, просветление, свобода, которую можно осязать. У этой свободы была шероховатость бумаги и приятный запах чернил.

Кожа твоя, медом гладким покрытая,

медью на скулах жестоких блестящая,

полупрозрачным текущая вниз янтарем

Зелень таинственная, приглушенная

грешного яблока переспелого

под звериным оскалом бровей твоих притаилась

Скошенная трава в густых сумерках,

золотистым сиянием припудренная —

вот глаза твои хищные

Вены твои аскаридные, пошлые

под волосами животными вспухшие

всюду на теле чудовища,

что не ведает силу свою

Дьявольски, дьявольски мерзок

и притягателен взгляд твой

и все, что его окружает

Белые зубы, едва перламутром тронутые,

мясо высматривают свежее, нежное,

из-под сочных вишневых губ показываясь,

вульгарных и ярких, как ядерный гриб

Все в тебе тайна, и ужас, и дерзкое отвращение

вместе с желанием сдаться тебе,

позволить впустить аккуратно и будто бы робко

свой мефистофельский яд,

и умирать от клыков твоих целую вечность,

и ничего иного не чувствовать

Отрава твоей прямолинейности

разбежалась по венам моим, разбушевалась.

Мягкая злоба зеленого взгляда,

Смуглым золотом обрамленная,

чудится мне в темноте

Сажа и пепел волос шоколадных мучительно

овивают лицо твое длинное, благородное,

с легким налетом лукавства извечного,

которому тысячи лет

Так умертви же меня без остатка, не нужно ждать,

ибо каждая жила в теле моем подвластна тебе

и подобна сиянию смерти в своем безупречном обличье

Тебе это будет несложно, я обещаю,

взгляни на меня, заговори, дай надежду,

и заструится гремучая кровь для тебя,

дабы ты, зверь изумрудный и алчущий,

выпил ее и забыл обо мне навсегда

Никогда прежде Фаина не писала стихи, но этот показался ей превосходным, ведь в нем уместилось абсолютно все, что она думала, ощущала и предчувствовала в отношении Яна.

«Задать вопрос – это словно столкнуть камень с горы: вы сидите себе спокойненько на ее вершине, а камень катится вниз, увлекает за собой другие камни; какой-нибудь безобидный старикашка, которого у вас и в мыслях не было, копается у себя в садике, и все это обрушивается на него, а семье приходится менять фамилию. Нет, сэр, у меня твердое правило: чем подозрительнее выглядит дело, тем меньше я задаю вопросов».

Роберт Льюис Стивенсон – «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»

Свет действительно отключили, но гораздо позже. К тому моменту Фаина успела десять раз позабыть о предупреждении. Ее мысли занимали совсем другие вещи, а именно – те странности, что стали одна за другой происходить в последнее время. Совпадение или нет, но все они косвенно связаны с Яном. Этот сукин сын стал осью для множества перманентно вращающихся шестеренок. Вынь его – и все рассыплется.