«Девианты» - стр. 12
– О ком это вы тут? – в курилку заглянул Кудряшов.
– Да о ком-о ком, о Яблонской твоей ненаглядной! Вон, Леша говорит: страшна как смертный грех…
– Да нормальная она. На любителя, – недовольно сказал Кудряшов.
– Ага-ага, на тебя, например? – Череп толкнул его в бок и вновь захихикал. – То-то я и гляжу, что это ты у нас, Олежек, такой влюбленный?
– Да хватит уже всякую ересь нести, Петр Данилыч! Да и вообще, держите свое мнение при себе. Не нравится вам Яблонская – ну и не надо. Но уж внешность обсуждать…
– Ну да, ты у нас такой весь правильный, Олежек. Только зря ты к ней примазываешься. Спета ее песенка. Костик Стражнецкий теперь у нас главным будет. А ты опять не при делах, талантливый ты наш! Все-то тебя обходят!
– Петр Данилыч, вы как-нибудь точно схлопочете. Я человек мирный, но ведь и вспылить могу, – Кудрящов произнес эту фразу во всегдашнем неторопливом темпе и не повышая голоса.
– Да ладно, ладно, Олег, не обижайся, я ж пошутил, – опасливо заулыбался Череп. – И вообще, не пора ли пойти поработать? Обед-то, кажется, уже закончился.
– Да уж полчаса назад, – мрачно заметил Кудряшов.
Нахмурив брови и оперевшись о стол локтями, Яна рассматривала полосы, только что принесенные ей Черемшановым. Редко бывало, что ее устраивала выполненная работа. Честно говоря, такого не случалось ни разу – она все отправляла на переделку. Вот и сейчас…
– Что за уродство? Кто верстал?
– Ну кто. Марина…
– Что за моду взяли – мельчить заголовки? А это что за «сапог»? Вот, строка опять подвисла. Вы хоть сами-то смотрите полосы, прежде чем их мне показывать?
– Безусловно, Яна Яковлевна, безусловно.
– Тогда скажите, что это за стиль такой – заводской многотиражки 70-х годов? Сколько раз говорила, ставьте снимки крупнее! А вам хоть кол на голове теши, так и будете по-своему делать! Только не надо удивляться, когда получите зарплату и не увидите там энной части премии. И скажите спасибо, что не срезаю всю!
– Мы сейчас мигом все переделаем, Яна Яковлевна, – засуетился Черемшанов. – Умеете, умеете вы объяснить. У меня все сразу в голове на месте встало.
А минуту спустя Череп митинговал в родном отделе верстки.
– Ну распоясалась, ну распоясалась! Орет так, что уши закладывает. Да на меня никто из главных не смел голос повышать, а ведь какие люди были – не чета этой выскочке! Что Пал Ваныч, что Максим Петрович… А эта? Бездари, говорит, вы все и тупицы! Ох, накапайте мне корвалолу, Анна Петровна!
– И мне тоже, – подала голос верстальщица Марина.
– И себе накапаю, – решила Анна Петровна.
Как минимум 15 минут прошло в обсуждениях бесчинств Яблонской. Меж тем, работа стояла, забракованные полосы валялись без дела. Но вот Череп глянул на свои старинные часы, которые вот уже сорок лет сверял дважды в сутки по кремлевским курантам.
– Ого, без трех минут четыре! График, товарищи, график! Яблонская только лаяться горазда, а третью полосу и не чешется засылать! Ну ничего, подожду три минуты и призову там всех к порядку!
Соблюдение графика было бзиком Черепа. Наступления четырех часов он начинал ждать чуть ли не с обеда. Потому что именно с этого часа он чувствовал себя в редакции лицом № 1, вершителем людских судеб, властелином информационного пространства. И если до четырех он ходил по редакции на мягких лапках, то в 16.00. преображался в лютого монстра.