Девиация. Часть первая «Майя» - стр. 14
Разлил рубиновую жидкость в бокалы. Сел на пол у столика. Глаза-предатели опять впились в Майины коленки, поднялись чуть выше, нырнули в подюбочное пространство.
Она заметила, сжала ноги, нерешительно взяла бокал.
– За нас! За задуманное! – торжественно сказал я, вкладывая в «задуманное» свой смысл.
– И за терпение, – парировала девушка. – Чтобы настойчивость твоя проявлялась в нужном месте и в нужное время.
Мы чокнулись. Я выпил до дна. Майя пригубила, отставила бокал, откусила конфету.
Молчание заполнилось виолончелью с оркестром.
Чувствовал: напор потерян. Нужно действовать, а то заскучает, уйдёт, завтра уедет. И останусь я со своими планами и давящим зудом внизу живота на неопределённое время.
Снова налил себе, долил Майе. Та неодобрительно качнула головой.
– Давай за Гайдна! – сказал вдохновенно, дивясь причудливому замыслу, который уцепился за ничего не подозревающего Йозефа.
– Я так много не пью…
– Вслушайся, как радуется виолончель твоему приходу – продережировал троеперстием. – А теперь заплакала, печалясь о нашей разлуке… Не просто так, – за Гайдна!
– Ну, если за Гайдна. Давай… – девушка улыбнулась, взяла бокал. – Это Гайдн играет?
– Его концерт для виолончели с оркестром. Номер один, до-мажор.
Майя пьяненько кивнула. Уже хорошо!
– Его ставят на одну ступень с Моцартом и Бетховеном, – вдохновенно засловоблудил я, искренне веруя своим словам.
Чокнулись. Выпили. Подал Майе конфету, взял себе.
Виолончель продолжала радоваться и плакать. Дионис творил благое дело: глаза девушки заблестели, она расслаблено откинулась на спинку дивана, слушала музыку. Мой мир тоже стал ярче, Майины колени желаннее, а ситуация из тупиковой обращалась возможной.
– Гайдн – один из великих композиторов восемнадцатого века, – продолжая гипнотическую трель, подошёл к проигрывателю, выключил. Отыскал бобину симфоний Гайдна, поставил на магнитофон (чтобы не замолкло в неподходящий момент). – Из того времени Моцарт и Бетховен известны больше, но они равнялись на Йозефа Гайдна.
Заправил ленту, нажал клавишу воспроизведения. В колонках зашелестел магнитный шум, проявилась скрипка.
Не отступать!
Вернулся к столу, наполнил бокалы до краёв. Украдкой глянул на девушку – недовольства не заметил. Гайдну с меня причитается!
Поднял бокал, Майя взяла свой.
– Давай выпьем за красивую девушку, которая слушает гениальную музыку в компании влюблённого поэта.
– За девушку, музыку и поэта! – откликнулась Майя, тщательно выговаривая слова. Размашисто чокнулась, надхлебнула. Отставила.
Как знает – мне уже было без разницы.
Одним глотком выпил, хлопнул бокальчиком об стол. Порывисто (чтобы трусливо не отступить!) поднялся, пересел к девушке. Обвил руками за талию.
Не ожидая напора, Майя попыталась отслониться, но я предупредительно ткнулся губами в щёку, нашёл губы. Ответила не сразу, однако натиск и напор решают всё!
В поцелуе, не дав опомнится, стремительно нырнул правой рукой под юбку, между не успевших сжаться ног. Добрался, стиснул мягкий бугорок. Майя взбрыкнула, забрала губы.
– Не надо! – попыталась убрать пойманную ладонь, но я уже неподвижно позиционировался.
Мы замерли. Всё складывалось навязчиво, глупо и неправдоподобно. Но отступить уже нельзя – будет ещё хуже. Что ей тогда сказать: извини за настырность, не хотел тебя обидеть, больше такого не повториться? Бред!