Детство - стр. 6
Если хозяйство какое есть, то да – на землице точно получше будет. А коли нетути и сам по углам скитаешься да спину гнёшь за миску жидких щей и кус заплесневелого хлеба? Так не всё ль равно, где батрачить?! В городе, говорят, можно и в люди выбиться, а здесь шалишь! Батрача на других, на хозяйство особливо не накопишь. Ан и накопишь, так всё едино в долгах по уши! Всей радости, что хозяйство имашь, а толку-то? Если долгов больше, чем весь скарб с животиной стоит.
Знай, пляши под дудку богатеев, да шапку за сто шагов ломай[9]. Не угодишь коли, так тут же со двора и попросят. А и угодить кому не так просто. Сто раз проклянёшь всё на свете. Оно ить разное бывает, угождение-то.
Одному поле пахать да покосы косить поперёд своих, другому – сынка своего с солдатчину отдай заместо евонного. А третьему и вовсе – шапку ломай, да глаза закрывай, коль жену или дочку по сеновалам валяют.
– Гля-кось! – Толкает меня Чиж, прерывая размышления, – Тысяцкий[10] какой разнаряженный да важный!
– Известное дело, не кажный день свадьбы справляют!
– Эх-ма… – Переключается Санька, завистливо глядя на огороду[11], устроенную свадебному поезду. Нам не по чину, пастушатам-то. Дружка[12] откупится, ему всё равно, а вот деревенские ребята нас потом отлупят.
Всё равно проводили поезд до ворот дома невесты, просто чтоб запомниться. Авось и не забудут!
– В церкву бы чичас! – Мечтательно сказал Чиж, зажмурившись, – Я раз на венчании был, там здорово! Красиво, страсть! И поют.
– Пастушки-вонюшки, – Перегородив дорогу к пруду, дразнился Филька обидно, корча рожи, – одежка тряпьёвая, заплатке к заплатке запахом дурным пришита!
– А сам-то, сам-то! – Возмутился Санька, опасливо косясь не столько на Фильку-шута, сколько на егойных дружков, с кулаками немаленькими.
– Что сам-то? – Деланно удивился Филька, крутанувшись вокруг себя, – Бел, мил, пригож и хорош! Чай, мамка с папкой есть, а не выкидыш из-под хвоста коровьего!
– Сам ты… назём[13]! – Возмутился Чиж, сжав кулаки.
– Ах ты выкидыш! – Возмутился Филимон, оглядываясь на одобрительно регочущих дружков и делая шаг вперёд. Обычно трусоватый и осторожный, сегодня он что-то разгоношился не по чину.
– Н-на!
Удар с плеча по лицу сбил Саньку. Трусоват Филька или нет, а кулаки у него не маленькие! Чай, каждый день досыта ест.
– А ну не замай! – Стряхивая рукавицы в снег, преграждаю путь вражины к дружку, – Что куражишься-то, ирод?
– Да я тя…
Молодецкий замах… и тело моё перехватывает Тот-кто-внутри. Шаг назад и кулак со свистом пролетает мимо моего лица.
– Экий неуклюжий, – Произносят мои губы насмешливо, – попасть даже не можешь.
– Да я… – Филька тут же делает неожиданный, как ему кажется, замах, отводя руку назад так далеко, что собственный кулак оказывается за ухом.
Тот-кто-внутри странно скручивает тело, делая шаг вперёд. Левый кулак впечатывается Фильке в подбородок. Вроде бы несильно, а хватило!
– Ваа… – Ошеломлённого говорит тот, сидя на земле. Из свалившейся рукавицы выпала свинчатка.
– Джеб, – Произносят мои губы.
– Ква! – Заливается хохотом отомщённый Санька, носком откидывая свинчатку далеко в сугробы, – И правда Жаб!
Тот-кто-внутри отпускает меня, и тут же, подхватив Чижа, удираю. Филькины дружки не бегут следом. То ли побаиваются… вот уж нет! Скорее самим смешно! Чем им меня бояться-то, здоровилам троим?! Коль остались бы мы на месте, то да, могли бы и получить колотушек. А рази сбежали, то и ничего. Вроде как уважение проявили, к здоровилам-то. Филька-то, он с ними, но наособицу! В пристяжку.