Детство - стр. 35
Он снова закашлялся, и перханье го отозвалось почему-то во мне. Отца мово в селе не любили, пришлый ён, чужак. И говорили если о нём, то либо всё вокруг да около, либо как тётка, что вдругорядь и не спросишь.
– Так… сидите-ка здеся, а пойду, травок поищу, – Встаю с нар решительно. А то ишь! Чуть не единственный человек, кто об отце может нормально рассказать, и ентот… брохит у его? Нет уж!
– Никак разбираешься? – Изумился земляк.
– А то! Дружок мой первеющий, Санька Чиж, так бабка егойная травницей. И подпаском одно лето работал, так от деда Агафона с травами не отставал. Сейчас! Я не я буду, коль не найду!
– Иш ты! – Мужчина удивлённо посмотрел вслед вылетевшему за дверь мальцу, – Шустрый-то какой!
Глава 11
– А вот кому работники нужны! Дров наколоть, в поленницы сложить иль в кухню натаскать! Мусор на помойку отволочь, ишшо чегой помочь!
Повторяю ишшо раз, а потом ишшо, пока не открылась дверь и старая баба, кухарка по виду и духу, не сказала сварливо:
– Иди ужо, оглашенный, здеся ты не нужон. В соседний двор зайди, там иногда привечают. Вон тем проулочком, видишь? – Толстый нечистый палец ткнул в нужную сторону, – А там свернёшь, где на сарае дровяном стенка мохом сильно поросла.
– Спасибо, тётенька!
– Тётенька… иди ужо!
Обтерев руки о фартук, кухарка стояла на крыльце и приглядывала за мной, покудова не ушёл, шлёпая по грязным лужам.
Пронырнув переулками, вышел к нескольким двухэтажным домам с единым двором, на котором торчали сараи, сколоченные из потемневших от времени, отсыревших за зиму горбылей, да росло несколько больших берёз, на которых виднелись скворешники.
– Здеся могут и приветить, – Подумалося мне, – Не то чтобы прям совсем богатеи живут, но чистая публика! Своими ручками делать что они уже брезгуют, а на прислужников постоянных – денег нетути.
– А вот кому по дому помочь, дров натаскать, мусор выкинуть!
Несколько раз проорал истошно и выглянула тётка в салопе[35], глянув на меня в через стёклышки на палке.
– Откуда такой, отрок? – Поинтересовалася она, – Никак с Хитровки?
– С Хитровки, тётенька, – Говорю честно, без врак, – токмо я не этот… не наводчик! Бегунок обычный, от дурного хозяина.
– Все так говорят! – Сказала она, поджав морщинистые губы, но не уходила, – Ладно! Дров на кухню натаскаешь, да в сарае поленницу сложишь.
Дров натаскал да сложил у печки, чтоб сохли. Это быстро! А вот в сарае дровяном долго возился, всё пытался перекласть их получше. Тётка видно недаром в салопе вышла, сама мало что не нищая. Встречал уж таких – сами один супчик на водичке сёрбать будут, где крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой, а честь блюдут.
Дрова гнилые да негодящие, чуть не из старых досок и брёвен трухлявых, что при разборе старых домов растаскивают. Жучков и гнили там больше, чем дерева. Долго возился. Оно вроде и не тяжко, но муторно, и в трухе весь.
Тётенька в сарай заглянула раз, носом покрутила, но смолчала. Ребятишки ещё здешние крутилися поодаль, но не лезли – мелкие они ишшо, робели. Да и о чём бы говорить с ними? Об игруньках в куколки?
– Сделал, тётенька! – Доложился звонко под ейным окошком. Та вышла и это…
«– Проинспектировала», – Проснулся Тот-кто-внутри.
Ага!
– Пелагея Аполлинариевна, – Сказала она, – Пошли, рассчитаюсь.
Денюжку не дала, ну так оно сразу видно было. У ей комнатушка единственная и вещи там хучь и господские почти што, но старые все и облезшие. У Ильи Федосеевича и Ираиды Акакиевны куда как приглядней было, хучь оне и из простых.