Детские - стр. 18
Он сразу же взялся за дело. Подвешенный к деревянной полке топорик прямо перед ним, возле мойки, на которую Милу кладет, растопырив пальцы, левую руку. Рана Жюстины была возле безымянного пальца. Милу хорошенько прицеливается, поднимает зажатый в правой руке топорик и закрывает глаза.
Глухой удар, и топорик из дрожащей руки выпадает. Он открывает глаза и видит, как льется кровь. Выглядит ужасно: большой порез, похожий на ее. Но боли он не испытывает. Кровавая струйка тихо течет, слабо пульсируя. Жюстина об этом узнает. Может, она подумает: «Вот это да! С сыном хозяев случилось то же, что и со мной, рана возле того же пальца и на той же руке».
Но лучше, если она ничего не узнает. Конечно, она может догадаться, но…
По раковине уже течет кровавый ручеек, стекает по стенке и скользит к отверстию в железном кольце… Рану обычно промывают водой. Ее рану тоже должны были промыть. Милу правой рукой берет эмалированную миску и набирает в нее из-под крана воду. Опускает туда окровавленную левую руку, холодная вода покалывает порез.
Кровь струится в воде подобно густому дыму в отяжелевшем воздухе. Вскоре кровь образует на дне миски вязкий темный осадок. Ее уже слишком много. Милу меняет воду один раз, два, три с перерывами минут по пять.
Кровь продолжает идти. Милу перепачкал в ней правую руку и замечает теперь, что кровь повсюду – на лице, на белом воротнике, на светлой курточке… И она никак не останавливается!
Он пытается пошевелить рукой, которая в свежей воде уже занемела. Ой, что это? Он вынимает руку и обнаруживает, что с пораненного пальца свисает наполовину оторванный ноготь.
Тогда он в ужасе бежит в комнату, где в тени полуопущенных штор мать умиротворенно трудится над вышивкой. Он появляется на пороге, весь бледный, смотреть страшно, будто ребенка кто то пытался только что заколоть. Сил ему хватает только, чтобы выговорить: «Посмотри, мамочка, что получилось, когда я играл с топориком!»
Потолок, кружась, опускается, и Милу падает на паркет.
IX
Прошла первая неделя октября, настала последняя неделя каникул. В «Терниях» чувствуется дыхание осени. Над лугами, средь изгородей, по аллеям, в лесах беспеременно веет прохладный ветер. Синее небо стало темнее, мрачнее. Владения тишины в Бурбонне ширятся, множатся.
Однажды утром Милу надевает одежду, которую носил прошлой зимой. Так встречаются со старыми, верными приятелями. Он гладит темные, плотные ткани и смотрит прямо в глаза скорой зиме. На руке повязка, кожа на пальце потемнела, но рана уже заживает. Однако он почти жалеет, что не поранил тогда и вторую руку, поскольку близится уже эра уроков, заданий; учитель спрашивает: «А как же диктант?», ему отвечают, указывая на забинтованную малютку: «Мсье, я ведь не в силах писать!»
Месье и мадам Реби готовятся к отъезду из «Терний», где мадам Сорен пробудет еще несколько недель в окружении своей прислуги. Заполненные доверху чемоданы уже отправили в Монлюсон. Для Милу все так, словно они уже уехали. В мыслях он уже живет в темных комнатах Монлюсона. Обустраивает там уютный мир средь игрушек и в компании Данба, маленькой Розы и милейшей пастушки Жюстины.
Ведь Жюстина может остаться и жить в «Терниях» до следующих летних каникул. Милу будет хранить любовь к ней, воспоминания о ней и ее образ в своей невидимой вселен ной. И так даже гораздо лучше, чем если бы она была рядом, так она – у него внутри. Он даже более не пытается ее заприметить…