Дети железа - стр. 4
«И чаек, − размышлял он, − кем бы они ни были, услышать и увидеть уже этих чаек».
Как и отец, Адам Барри Фёрст трудился обходчиком-механиком. За десятки лет, проведенных среди механизмов, его глаза основательно привыкли к темноте, а уши к вечному скрежету. Вся техническая часть челнока не требовала освещения, на котором и так серьезно экономили, и поэтому механизмы всегда пребывали во тьме. Иногда он просыпался среди ночи и, ворочась в спальном боксе, не мог вновь уснуть без этого трения металла о металл. Челнок постоянно разворачивался по часовой стрелке, и с годами некоторые шестерни и валы истирались или, ржавея, приходили в негодность. Сначала они начинали молить о помощи, издавая пронзительный визг, похожий на болезненный фальцет. И если такие как Адам его не слышали, механизму грозило серьезное повреждение, а это могло повлиять на движение всего челнока.
Каждое утро Адам Барри Фёрст облачался в комбинезон и куртку оранжевого цвета, удобные сапоги с мягкой подошвой. Надевал шлем обходчика, увенчанный инфракрасными увеличительными окулярами-трубочками для рассматривания мелких деталей, и, взяв чемодан с инструментом и рюкзак с двумя отцовскими баллонами изумрудной пыли с распылителем, шел слушать свой участок Великого червя. Адам Барри Фёрст вот уже более сорока лет отвечал за один из множества участков его хвоста. Для начала он бесшумно шёл по стальным перекрытьям и рифлёным лестницам и переходам, прислушивался к работе механизмов. Иногда любил протиснуться сквозь опасно крутящиеся шестеренки к внутренней обшивке челнока и осторожно прикоснуться к его движущейся, как будто живой поверхности. В такие мгновения казалось, что Великий червь – на самом деле живой организм, а такие как Адам − паразиты, живущие в его чреве. Услышав крик о помощи, он спешил туда. Обследовав зовущий его участок, он принимал решение: если механизмы требовали замены, он подключал мыслеформатор и отправлял в голову челнока информацию о требуемых новых деталях. Но, как правило, все ограничивалось элементарным обслуживанием. Адам Барри Фёрст включал один из баллонов за спиной и направлял струю изумрудной пыли на «кричащий участок». Все микротрещины пропадали, механизм основательно смазывался, начиная вертеться.
Старик без сожаления потратил значительное количество капель на саркофаг для чтения. Особенно его интересовала литература, где авторы как будто вспоминали прошлое или описывалась тогдашняя Земля. Адам прекрасно понимал, что никто из них не может помнить, как на самом деле выглядела настоящая трава или небо. Но он зачитывался этими книжками, потом подолгу стоял у вращающегося края Великого червя и, бороздя по его обшивке кончиками пальцев, плакал и представлял. Он воображал свое собственное море и себя, стоящего у его кромки. Он не знал, какого оно должно быть на самом деле цвета, как пахнуть, как шуметь. Иногда ему казалось, что море должно издавать такой же крик о помощи, как его механизмы. Иногда оно было в его фантазиях глухонемым и, осторожно облизывая его босые ноги, шевелило пенными губами, пытаясь что-то сказать. На ощупь, как казалось Адаму, оно было теплым и скользким, а иногда наоборот очень холодным и твердым.
В какой-то книге он прочел об одном из морей эпохи до глиняной зимы: