Дети Зари. Книга третья. Песнь жар-птицы - стр. 29
– Но ведь так и надо проживать каждый день, разве нет? – Теренс глядел на притихших парней с лукавым прищуром. – Держать свои дела в порядке и делать счастливыми людей, по воле судьбы оказавшихся рядом. На мой взгляд, это и значит «жить одним днём».
– А что тогда значит «жить вечностью»? – спросил Тобиас. – Не знаю, как вам, но мне ни мозгов, ни воображения не хватает, чтобы представить себе вечность!
– Ну да, она мыслится скорее как математическая абстракция… – согласился Клим.
– А вы исходите от обратного, – посоветовал Эрхарт-старший, пряча в усах улыбку. – Вместо того, чтобы пытаться объять необъятное, просто перестаньте ограничивать себя надуманными временными интервалами…
– Кстати, о временных интервалах! – вспомнил Виктор.
Его лицо вдруг сделалось очень серьёзным, и собеседники сразу притихли. Эмилия, молча слушавшая беседу мужчин, встрепенулась. А Виктор достал из кармана джинсов вчетверо сложенный лист и не спеша расправил на колене. Теренс подозрительно нахмурился: листок небось тоже из альбома юного Кауница? Если так, то приключения дружной троицы ещё только начинаются…
Как всегда, интуиция его не обманула.
– Это портрет Элинор. Автор, как понимаете – один из присутствующих, – и Виктор пустил рисунок по кругу, обойдя Тобиаса.
– Однако! – вскинул брови Клим.
Эмилия ахнула.
Теренс глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
– Этот тот портрет, что ты рисовал на горе близ Оломоуца… а мне так и не показал? – наконец, проговорил он.
Тобиас кивнул. Он выглядел слегка растерянным, но отнюдь не виноватым.
– Давайте скажем ему спасибо, что хоть сейчас показал! – съехидничал Вик. – Наш чудо-художник, наверное, просто забыл о каком-то там рисунке – столько дел и забот!
– Я не забыл… – начал было Тобиас, но Виктор не дал ему и слова сказать:
– Дай угадаю! Ты наверняка подумал, что было бы нетактично показывать его нам сейчас, когда Элинор уже нет, верно? Как-то не комильфо… О да, такое вот благородное воспитание!
Тут вмешался Теренс:
– Вик, мы все понимаем, что тебе больно, но помолчи и дай другу возможность объясниться!
Это было сказано таким тоном, что у Вика вмиг отпало желание ёрничать. Тобиас благодарно взглянул на Эрхарта-старшего и уже решительнее продолжил:
– Тактичность тут ни при чём. Просто было ещё не время… Не знаю, как объяснить. Я вообще не хотел никому показывать этот рисунок. Вы не поверите, у меня даже возникло острое желание разорвать его, сжечь или хотя бы спрятать куда подальше – прежде со мной никогда такого не случалось! Но Элинор попросила показать…
– И ты ей показал? – подбодрил его Теренс. – Конечно же, показал… И что она сказала? Удивилась?
– Ничего не сказала. И не удивилась. Лишь слегка улыбнулась, как будто чего-то подобного и ожидала…. Но при этом у меня сложилось чёткое впечатление, что она не хочет, чтобы я показывал портрет кому-либо ещё!
– Возможно, именно такую просьбу малышка передала тебе мысленно, – предположил Теренс. – Так, хорошо, а почему ты решил показать нам портрет сейчас?
Тобиас виновато опустил голову.
– Утром Аглая с Виком говорили об Элинор, о её собственном выборе, а потом я пошёл в свою комнату собираться в дорогу. И вдруг чётко понял, что надо взять с собой тот старый альбом: он хранился у меня в столе…
– Вроде как время пришло? – подсказал Теренс.