Дети Йеманжи - стр. 27
– Ошун… дорогая… Кто был этот парень? Что он хотел от тебя?
Подруга не отвечала. Ветер, налетающий с моря, шевелил её волосы. Эва осторожно погладила Ошун по плечу. И внезапно поймала себя на мысли, что согласилась бы на всё – даже на нападение незнакомого бандита с ножом – лишь бы быть хоть вполовину такой же красивой, такой весёлой, такой лёгкой…
«Почему Ошун такая – а я нет? – внезапно подумалось ей. – Почему меня никто не любит? Никто, кроме бабушки, но она уже умерла… Что со мной не так?..»
– Ты рехнулась, дорогая, разве можно такое думать? – проворчала Ошун, рывком садясь на песке и отбрасывая с лица волосы.
– Что?.. – потрясённо переспросила Эва.
– Ничего! Ты дура! А твоя мамаша – просто сука! Она не любит никого на свете, и ты здесь вообще ни при чём! Перестань сходить с ума, Эвинья: твоя шлюха-мать того не стоит! И ты вовсе не одна, уж поверь мне! – Ошун криво усмехнулась, погладила Эву по плечу. – Скоро ещё собакой взвоешь от этих засранцев! О-о, я-то знаю!
– Я что – говорила вслух?.. – помолчав, осторожно спросила Эва.
– Конечно, – помедлив, улыбнулась Ошун. И, глядя в её заплаканные, вспухшие глаза, Эва поняла, что подруга врёт. И по спине холодными коготками снова пробежал страх.
Ошун села на песке, подстелив под себя измятое платье, обхватила руками колени и уставилась на море. Она уже не плакала – но спокойное отчаяние на её лице напугало Эву ещё больше. Она вдруг подумала о том, что до сих пор ничего не знает о своей подруге. Где живёт Ошун, кто её родители, чем подруга занималась до того, как стала натурщицей в «Ремедиос» – ни о чём этом они никогда не говорили…
Ошун тем временем пристально разглядывала своё предплечье. Эва проследила за её взглядом и вздрогнула: на шоколадной коже подруги надулось тёмное пятно величиной с большую монету. Оно было похоже на укус насекомого.
– Тебя кто-то укусил?
Ошун, не ответив, вскочила и кинулась к морю. Эва не пошла за ней и сидела около получаса, просеивая песок сквозь пальцы и глядя на то, как подруга стоит по колено в воде и налетающие волны раз за разом окатывают её с головой. Это было похоже на какой-то странный разговор с невидимым собеседником, и Эва чувствовала: вмешиваться не стоит.
Наконец, Ошун вернулась: мокрая с головы до ног, с убитым лицом. Когда она села, почти упала на своё скомканное платье, Эва увидела ещё два вспухших укуса: на спине, между лопатками, и на шее. Ещё недавно, когда Ошун убегала к воде, их не было!
– У тебя ещё два…
– Я знаю, – Ошун подняла голову. Долго, пристально смотрела в лицо Эвы полными слёз глазами. Когда та уже встревожилась всерьёз, тихо сказала:
– Умоляю тебя, дорогая: отыщи Оба. Отыщи эту дуру. И скажи своему брату, что я не хотела этого, чёрт возьми! Оба не сделала бы так, если бы не Эшу! Он виноват во всём! Он, а не я!
– Ошун! – завопила Эва, умирая от страха. Она была уверена, что подруга сходит с ума, или же накурилась маконьи[25], или мастерски морочит ей голову, или… – Опомнись! У меня нет никакого брата! Эшу… Оба… Это же имена ориша!
– О! А говоришь, что не знаешь, – криво усмехнулась подруга. Придвинувшись, взяла в мокрые, холодные ладони лицо Эвы. – Я хотела всё сделать сама, но теперь не успею. Передай Эшу, что он – сволочь! Просто сволочь, и больше никто! Был и остался! И… извини, мне пора. Да… Возьми вот это: может статься, поможет. И не бойся ничего. Слышишь, что бы ни случилось – не бойся! Ты в самом деле не одна.