Дети грядущей ночи - стр. 32
Не прошел, пролетел месяц, бедный на перемену мест, но богатый на события, кипевшие внутри узилища, будто тошнотворное густое варево. Всего за одну маленькую неделю, за несчастные семь дней, приобрел Стас Вашкевич множество скрытых недругов и явных врагов.
Началось на следующее утро после захода в камеру. Тупоголовый битюг Ванька Мормыш по науськиванию или Рыжего, или по своей недалекости, решил использовать щуплого Стася в качестве личного служки. Поссав в общую парашу, бросил небрежно, через плечо: «Эй, новенькая, как там тебя, Танюха? Или Марута? Дуй сюда, вымоешь чисто, чтоб сияло». Коренастый, крепко скроенный, с пудовыми кулаками и подлым нравом разбойник и убийца Мормыш пользовался что здесь, в тюряге, что на воле, славой быстрой на расправу и жестокой твари, отчего обитатели Браславской кутузки старались с ним не спорить. Вот и сейчас большинство сидельцев отвели глаза, стараясь отстраниться от назревающего «воспитательного момента», лишь Рыжий высунул из-за занавески свою любопытную мордочку-жальце.
В чем-чем, но в сообразительности Стасю никогда было не отказать. Мгновенно поняв, откуда дует ветер и чем грозит ему уход от проблемы в виде покорности и послушания, Стась, согнув голову, будто подчинившись чужой дурной воле, молча подошел к Мормышу:
– Чем мыть? Тряпка есть?
– Руками, Машка, мой, руками, сладкая моя, – заржал довольно Мормыш, но поперхнулся от резкой боли в солнечном сплетении. И без того выпученные глаза Ваньки вылезли из орбит, а рот в неопрятной бороде начал часто-часто раскрываться, как у вытащенного из глубины глупого толстого леща.
Не успел Мормыш подумать, что такое с ним случилось, как Стась резким апперкотом снизу насадил на кулак могучую челюсть, с удовлетворением почувствовав на костяшках тяжесть обмякшего кулем тела прямо на ведро со ссаниной.
Под общее молчание Стась возвратился на нары, лег и стал думать о том, как вести себя дальше, понимая, что это лишь цветочки, коими была тупая сила в виде лежащего в отключке Мормыша. Обстоятельства сложились в его пользу, пока.
По быстрому злому взгляду Рыжего он понял, что будут, будут еще ягодки, и они не замедлили себя ждать.
Тем же вечером Маруту пригласили к Рыжему в угол камеры, «на воровское правилово», как шепотом пояснил ему сосед по нарам доктор Беськов, подозреваемый по делу об удушении некоей поставской мещанки, – тот самый высокий худой тип, который предлагал ему заходить и не бояться.
Вашкевич пошел, как обычно, без страха, хотя сокамерники провожали его тем взглядом, каким провожают смертельно больных или покойников. Шел средний из Марут, четко осознавая, что и за что ему предъявят. Решил, что убивать за такое не станут, но серьезные побои точно будут. Для того, чтобы выиграть партию, надо выиграть время; чтобы выиграть время, надо пожертвовать фигурой. Все точно, как говаривал пан Еленский: любая игра – это карта, отражающая вполне реальнуя жизнь.
Все случилось, как и предполагалось. Стась не особо вслушивался в воровские претензии, молча терпел боль от наносимых ударов, контролируя лишь, чтобы кто-то из соратников Рыжего не ткнул, раздухарившись, нож в спину.
Избитый крепко и основательно, Стась лежал между здоровенным олигофреном Шахорским, изнасиловавшим по пьяни собственную дочку, и доктором Беськовым. Думал о планах Рыжего, который явно почувствовал угрозу в лице Стася. Время пока было, свалить четырех разъяренных покорностью жертвы субчиков не представляло труда, но за ними был Рыжий – власть в этом темном месте, а власть…