Десятый сосед - стр. 27
«М-да, энтузиазм из меня так и хлещет».
Мое молчание Ирка поняла совершенно правильно:
– Всех вспомнила? Если поискать, в контактах телефона где-нибудь еще найдется парочка однокурсников и какой-нибудь «Тимофей, ремонт стиралок», да? Тоже отличный вариант.
– Ир, но и дальше так жить нельзя. Ложиться в постель и надеяться, что все закончится побыстрее. Чувствую себя какой-то проституткой, ей-богу.
– Олег тебе платит? – хохотнула Ирка. – За секс?
– Нет… – Я вспомнила нашу недавнюю ссору и опять разозлилась. Нашел чем попрекать – тем, что он больше зарабатывает! А мне что с того? Вкладывает он столько же, сколько я, только на мне ежедневные траты, а на нем крупные.
– Тогда не зазнавайся, до проститутки тебе еще расти и расти!
– Но это ненормально, Ир!
– Норма – состояние большинства. Стало быть – нормально. Все терпят.
– Все? – Я изумилась. – Помнишь же, с Алексом проблема была в другом…
– И ты тогдашняя себе сегодняшней страшно бы позавидовала, скажешь, не так? Мужик каждый день в постель тащит, а она еще недовольна!
– Ну, не может быть, чтобы все женщины делились на тех, кто страдает без секса, и тех, кто страдает от секса.
– Есть те, кто страдает без денег. Или потому, что муж пьет. Или потому что она хочет детей, а он нет. Все что-нибудь терпят, Ева. Жизнь – это череда компромиссов. Идеальных мужчин не существует. Но и идеальных женщин тоже.
– Эй! – Мне захотелось разбавить ее трагичный тон. – А как же я? Разве я не идеальна?
Я вскочила с кресла и повертелась, глядя на свое отражение в стеклах шкафа. Стройные ноги, тонкая талия, хорошая кожа… Лишние килограммы налипают с годами, конечно, гораздо быстрее, особенно зимой, но сейчас я в своей лучшей форме. Грудь небольшая, но упругая, ресницы длинные, причем свои, даже пухлые губы хороши без улучшений. И короткое каре мне очень идет, наконец я нашла свою прическу.
– Дорогая, тебе сколько лет? – Ирка сразу нанесла удар в нежную сердцевинку.
– Двадцать девять.
– Почти тридцать, дорогая. Все. Последние недели твоей молодости тикают. Для мужчин ты просто перестанешь существовать. Для них и двадцать – уже много, хотя приходится смириться, что свеженьких на всех не хватит. Но бабы после тридцати интересуют только мужиков после пятидесяти, и то самых завалящих.
– Ир!
– Что, неправда? – Она сощурилась.
– Правда… – Я упала обратно в кресло и с горя отхлебнула остывшего чая с чертовым чабрецом. – Но можно было как-то понежнее.
– Тебе скажешь понежнее – ты, задрав хвост, помчишься на поиски приключений. Пока не поймешь, что ничего лучше не светит, Олега тут же подберет кто-нибудь поумнее.
Ирка пошла заваривать новую порцию чая, а я осталась осмысливать наш разговор. Обиднее всего почему-то было за прическу. Вот так мучаешься всю жизнь с волосами: экспериментируешь, стрижешься, красишься, отращиваешь, восстанавливаешь, и только-только найдешь то, что тебе идет, – а молодость прошла, остается только завернуться в простыню и ползти на кладбище, стараясь укладку не помять. Не успела порадоваться, как уже все.
Ближе к полуночи я вышла от подруги на свежий осенний воздух, вдохнула пронзительную октябрьскую ночь и почувствовала легкий укол вины из-за того, что так и не рассказала ни про начальника, ни про соседа. Сама понимаю, что это плохие варианты. Но какого-то раскаяния, убежденности в том, что смотреть в ту сторону не стоит, мне не хватало. Мой грех остался при мне – скрытый и от того особенно тягостный.