Десять железных стрел - стр. 28
Под всем этим, впрочем, к телу льнули старые рубцы.
Она привыкла двигаться с ними, заметил Мерет. Любой другой вряд ли обратил бы внимание на то, как она тяжелее опирается на одну ногу, как правая рука сильнее напряжена, чем левая, на прищур правого глаза. Шрамы, застарелые, широкие, испещрили ее тело, словно линии на карте, подсказывая Мерету не где она побывала, а все боли, которые последуют за ней, куда бы она ни отправилась.
Она не выглядела виноватой. Но той, кто глубоко внутри знает, что такое сожалеть.
Разумеется, говорить хоть о чем-то таком скитальцу с охрененски здоровенным револьвером казалось особенно идиотской мыслью.
– Нет, – ответил Мерет. – Но подобное находит отражение массой способов. Даже маленькие царапины иногда оставляют большие раны на сердце. Или душе, или разуме, называй как хочешь.
Ее взгляд немного смягчился. Следом – голос.
– И как их исцеляют?
Мерет снова на нее глянул, нахмурился. Грозная прохлада, с которой Сэл к нему обращалась, таяла, словно лед под солнцем. Он думал, что увидел в ее голубых глазах нечто – то, что замечал в глазах пациентов, не понимающих, чем больны – острую тоску, нужду столь глубокую, что люди боялись упомянуть ее или дать ей название.
Но…
Должно быть, примерещилось. О том, что Сэл Какофония может так выглядеть, молвы не ходило.
– На это нет простого ответа. Боль укореняется глубже плоти. Исцеление должно укорениться глубже боли.
Желваки Сэл дернулись. Шрам, пересекающий глаз, сморщился. Под слоем копоти вспыхнул вызванный таким ответом гнев, и Мерет почти поверил, что она вытащит этот свой револьвер и всадит ему пулю в череп.
Однако она перевела взгляд на постель, рядом с которой Мерет сидел, и гнев растворился.
То, что осталось после на ее лице, было куда болезненнее.
– Как насчет нее? – спросила Сэл.
Мерет снова посмотрел на пациентку. Девушку умыли, стерли грязь с тела, испачканную одежду сменили на вещи, которые щедро пожертвовала дочь Эртона. Мерет вправил сломанную ногу и руку, обеззаразил раны, перевязал и обработал мазями все, что мог, но…
– Она до сих пор не очнулась, – пробормотала Сэл.
– Да, – согласился Мерет. – Но дыхание в норме. Она должна быть в порядке…
Весь долгий миг тишины он промолился, чтобы Сэл ему не врезала.
– Но? – наконец спросила она.
– Но она рухнула с, мать его, неба, – ответил Мерет. – Я наблюдаю за ней всего час. У нее могут быть внутренние повреждения, которые я не заметил, перелом, который я упустил, не знаю.
– Ее можно перемещать?
– Нет. – Он прочистил горло. – В смысле, ведь… – Мерет вздохнул, потряс головой. – Нет. Я до сих пор не представляю тяжесть ее повреждений, но знаю, что они хуже, чем те, с чем я могу справиться. Перемещать ее – очень плохая мысль.
Чего бы он там ни боялся, Сэл просто вздохнула и кивнула. Подошла, села на кровать напротив него. Сэл не сводила взгляда с девушки, морщась, прикидывая, словно выискивая способ просто протянуть руку и… все исправить.
– Кем она была?
Сэл вскинула на него взгляд, сощурилась. Мерет дернулся, отвернулся.
– То есть кто она?
– Чтобы ее вылечить, тебе нужно имя?
– Нет. Но…
Сэл снова посмотрела на девушку, и ее пытливые, сощуренные глаза вдруг стали очень, очень усталыми.
– Она… – Сэл сглотнула горечь. – Она для меня важна. И заслуживает лучшего, чем у нее есть.