Держи меня крепче - стр. 18
А я не могу справиться с дрожью. Будто не было этих пяти лет и работы с лучшими психологами города. Да, вот такой слабой я оказалась, не справилась сама со страхом. Но сейчас рядом нет ни матери, ни психолога, ни даже Юльки. А был лишь этот чужой мне парень, которому мне почему-то хочется выложить всё.
– Мне было почти шестнадцать, когда в доме культуры мы ставили «Лебединое озеро», – он всё же позволяет мне не смотреть на него, но продолжает нависать огромной тенью слишком близко. – Большой зал почти на две тысячи человек, полный. Пришли мои одноклассники, родители – они тогда ещё были вместе. Как ты понял, я исполняла Одетту – роль сложная, но я так старалась, так хотела её. Я была лучшей в своей группе.
– Я в этом и не сомневался, Пёрышко, – Максим садится в соседнее кресло, поворачиваясь всем корпусом ко мне, внимательно смотрит.
– А он опаздывал, – голос глохнет. – Пришёл за пару минут до начала. Я сразу заметила, что с Владом что-то не так: зрачки были расширены, глаза странно блестели.
– Твой партнёр пришёл под кайфом, – Ларинцев сдвигает брови, хмурится.
При воспоминании о том моменте сомнений, когда я увидела Влада за кулисами, меня пробирает холод. Я столько раз ругала себя, что не послушала свой внутренний голос, который вопил об опасности.
– Рудик, не дрейфь, всё ок, – разминаясь, сказал тогда Влад и завёл колено ладонью назад в арабеск, потянулся макушкой к носку. – Ты будешь сверкать, моя Одетта.
А потом он привлёк меня и поцеловал. Это был наш с ним третий поцелуй. Да и вообще третий в моей жизни. И я отпустила страх, поверила, как верила всегда. Я бросалась в его объятия в поддержках без оглядки с восьми лет, когда нас поставили в пару. Доверяла свою жизнь и свою душу.
– Не знаю, что именно он принял, но доза была слишком большой, и вот когда мы вышли в высокую поддержку, ему стало плохо. Я увидела слепящий свет софитов, успела улыбнуться зрителю, а потом… секундная шаткость, тошнота от ощущения падения и удар. Хлопок. И холод. Мне было так холодно, Максим. Особенно ногам. А софиты продолжали светить.
– Ты сломала спину, – парень сжимает кулаки, лежащие на коленях, и смотрит перед собой.
– К счастью, нет. Но в двух позвонках были трещины, а ещё сотрясение и перелом двух рёбер. Сильное растяжение связок на правой ноге. Я провела три месяца в постели, а потом ещё шесть в корсете. Врачи сказали, через год восстановительной терапии я смогу вернуться к балету, но…
– Но ты не смогла.
Я сжимаю виски и провожу ладонями до затылка, сцепляю пальцы и делаю несколько глубоких вдохов-выдохов, как меня учили, когда накатывал страх.
– Максим, думаю, я правда не смогу. На сцене снова будет яркий свет, и боюсь, что растеряюсь. И…
– Ты не доверяешь мне.
Он уже в который раз заканчивает за меня предложение, чётко попадая в цель. Прямо в десятку.
– Прости…
Я опускаю глаза. Хорошо, что он понимает, и мне больше не придётся ломать себя.
Максим резко встаёт и уходит из класса, оставив меня в недоумении. Я сижу ещё минуту и со вздохом поднимаюсь с кресла. После вновь прокрученных и озвученных воспоминаний чувствую лёгкую слабость. Так случается всегда.
Но едва я делаю шаг к своим вещам, чтобы переодеться, Ларинцев возвращается и, не говоря ни слова, берёт меня за руку и тащит к зеркалам. Становится сзади очень близко. Спиной я чувствую тепло его тела, а в волосах тёплое дыхание.