Держава - стр. 21
Вскоре Россия узнала из газет, что количество пленных, захваченных четырьмя армиями генерала от кавалерии Брусилова составило: 24 мая – 41 тысяча человек; 26 мая – 72 тысячи; 28 числа – 108, а 1 июня перевалило за 150 тысяч человек.
И это всего за неделю боёв.
Но сказывались неиспользованные возможности Луцкой победы.
Неприятель спешно подтягивал войска, снимая их откуда только возможно.
В начале лета уже 8-й армии пришлось отбиваться от яростных атак 18 австро-венгерских дивизий.
– Весело живём, – не унывал Дубасов. – Чаю попить некогда.
– Держись, – поддерживал его Антонов. – Наш главком направил Каледину только что подошедший Двадцать третий корпус. Так что скоро полегче будет.
Так и получилось. К 10 июня положение 8-й армии стабилизировалось.
К 12 июня – за три недели боёв, армии Юго-Западного фронта взяли в плен свыше 4-х тысяч офицеров, около 200 тысяч солдат, 400 с лишним орудий, миномётов и бомбомётов и 650 пулемётов. Причём пулемёты большей частью оставляли у себя, не указывая в отчётности, переделывая их потом под русский патрон, и сдавая лишь неисправные.
В середине июня ведение контрнаступления на русскую 8-ю армию кайзер поручил лично фельдмаршалу Гинденбургу.
Особенно жестокое сражение разгорелось у Затурцев, где вёл бой 10-й германский корпус. Его лучшая брауншвейгская Стальная 20-я пехотная дивизия была практически сокрушена русской Железной 4-й стрелковой.
Поражённые таким отпором брауншвейгцы, бахвалясь, вывесили на передовой линии плакаты: «Ваше русское железо не хуже нашей германской стали, но мы его разобьём».
Обидевшись, стрелки 4-й дивизии вывесили ответ: «А ну попробуй, немецкая колбаса».
Дубасов страшно завидовал деникинцам.
– Васильич. Посоветуй комдиву назвать нашу дивизию бетонной. Даже – железобетонной. Ведь мы не хуже 4-й стрелковой дерёмся.
Выдержав австро-германские контратаки, 22 июня генерал Брусилов вновь перешёл в наступление 3-й и 8-й армиями на Ковель, как того требовал начальник штаба Ставки Алексеев.
– Господа казаки, наконец-то начальство решило задействовать кавалерию, – собрал командиров полков начальник Забайкальской казачьей дивизии. – Нам поставлена задача – атаковать населённый пункт Маневичи. Смотрите не подведите.
– За Первый Читинский головой ручаюсь, – поднялся со своего места Ковзик.
– Господин войсковой старшина, а где полковник Шильников?
– Болеет, ваше превосходительство. Пока я его замещаю.
– Принято к сведению. Слава Богу, командиры Первого Верхнеудинского и Первого Аргунского находятся в здравии. Передайте казакам, господа, что георгиевские кресты висят на пушках, а не на пулемётах. Вот чего в первую очередь следует захватывать у врага. Ну и, разумеется, побольше пленных. Особо ценятся офицеры. А сейчас, по русскому обычаю, рюмочку за победу, и ступайте готовить подразделения к наступлению.
Перед боем казаки надели чистые рубахи, попрощались друг с другом, наказали товарищам, если что случится, письма родным отправить, а себе забрать часы, Ваське передать серебряный образок, а Мишке – кинжал с наборной рукоятью: « Всю войну, с тех пор, как убыли со станции Даурия первого сентября четырнадцатого года в Четвёртую армию генерала Эверта, являвшегося наказным атаманом Забайкальского казачьего войска, на кинжал завидует, собачий сын. Пусть заберёт и вспоминает меня…»