Держава том 4 - стр. 4
– Сынок, давай выпьем за меткий глаз и крепкую руку, – вдохновился Рубанов-старший.
Закусив, продолжили занимательную тему:
– Буданов, словно ковбой, хвалится «Смит энд Вессоном».
– Стрелял я из него. «Наган» лучше. Глеб пишет, что ему пришёлся по вкусу пистолет Люггера «Парабеллум». А я себе куплю Маузер.
– Папа', он позиционируется, на мой взгляд, как лёгкий карабин. У тебя что, ружей мало? Или хочешь с ним на охоту ходить? Давай лучше выпьем коньяку за Новый Год. Шампанское пусть дамы пьют, – краем уха услышал, как маман возмущается тем, что Нобелевскую премию по литературе за 1907 год получил никому в России неизвестный сорокадвухлетний Редьярд Киплинг, а не наш старейший писатель Лев Толстой.
– … Да его мощность и убойную силу не сравнить с твоим браунингом, – восхвалял маузер отец, пропустив мимо ушей про какого-то Киплинга, не создавшего за свою жизнь ни одного пистолета. – Прицельная дальность – почти верста, а не пятьдесят шагов, как у остальных пистолетов.
– Фактическая – двести шагов, – стал спорить с отцом Аким. – А эффектная – всего сто шагов. И разброс пуль большой.
– Мужчины, хватит вам шуметь по пустякам, – с трудом перекричала их Ирина Аркадьевна. – Давайте лучше поднимем тост за будущих молодожёнов: Глеба и Натали, – не желая того, испортила настроение старшему сыну.
* * *
Зима незаметно канула в лету и наступила весна.
В начале апреля Рубановы прибыли в Москву на свадебное торжество.
Правда, чтоб всё подготовить, Ирина Аркадьевна приехала за неделю, остановившись не в гостинице, не у Бутенёвых, а у своей давней подруги Машеньки Новосильцевой.
Ольга ехать категорически отказалась, сославшись на плохое самочувствие и общую слабость.
Когда Аким с отцом, щурясь от яркого света люстр, ступили под своды большого ресторанного зала, их встретил многоголосый цыганский хор во главе с нарядным женихом.
– К нам приехал, к нам приехал, Максим Акимыч дорогой, – бархатным голосом выводила красивая цыганка в цветастой юбке, держа перед собою серебряный поднос с двумя наполненными рюмками.
Выпив, Рубанов-старший бросил на поднос несколько мятых десяток.
Песенно порадоваться приезду Акима цыганка не успела, а он, разумеется, выпить, так как младший брат, обняв его, а затем взяв под руку отца, повёл родственников на почётные места в снятом банкетном зале.
Цыганский хор, бренча на гитарах и заливисто распевая, двинулся за ними.
– Я тут самый невзрачный, – указал на мундир Павловского полка без шитья на воротнике Аким. – Зато тебе повезло. Как раз к бракосочетанию государь вернул гусарскую форму, – оглядел синий доломан брата, расшитый по груди пятью рядами золотых шнуров, и заправленные в короткие сапоги красно-коричневые чакчиры.1
– Вместо погон, как в старые времена, золотые витые шнуры с прикреплёнными гомбочками…
– С чем?
– Гомбочками. На которых определяющие чин звёздочки крепятся, – словно ребёнок радовался новой форме Глеб. – А ещё все офицеры полка вместо уставной драгунской шашки, кавалерийские сабли заказали. Не в деревянных, а металлических ножнах. Покажу потом, – усадив родных, поспешил к своему месту, на ходу крикнув брату: – Подойди с невестой поздоровайся.
«Сияет как луч прожектора, – невесело подумал Аким. – Или как отблеск света на лезвии кавалерийской шашки», – выискивал метафоры, и невнимательно выслушав отцовский тост, пригубил бокал с шампанским.