Держава том 2 - стр. 55
Дабы подбодрить прямого своего начальника, Аким поинтересовался:
– Александр Иванович, на ужин что закажем?
У капитана из глаз, как давеча у фрейлины Тютчевой, покатились слёзы… А может, это Рубанову показалось.
На следующий день великий князь и особенно фрейлина Тютчева, красочно описали перед всем светом подвиг подпоручика Рубанова по спасению пострадавших из огня.
Слух дошёл и до императора.
Максим Акимович млел словно гимназистка, слушая дифирамбы своему сыну.
– Строгость всегда полезна, – развивал мысль за обедом у монарха Владимир Александрович. – Человек чувствует властную руку и идёт на подвиг.
Рубанову-младшему достались лишь устные похвалы, зато капитан Лебедев, как руководитель и воспитатель молодёжи, получил благодарность в приказе по Санкт-Петербургскому военному округу за подписью самого генерал-губернатора и, по совместительству, командующего округом, великого князя.
На радостях, в середине декабря, умиротворённый ротный предоставил мужественному спасителю такс целую неделю отпуска.
– В Москву, в Москву, – напевая, укладывал чемодан Аким.
Увидев вошедшую в комнату матушку, продекламировал:
– Карету мне, карету-у…
– Акимушка, сынок, что ты будешь делать один в этой Москве?
– О-о, маман… Многое!
– Ну что – многое?
– Встречусь с Натали… – И тут, по примеру папа, допустил огромную оплошность… – В газетах пишут, что 18 декабря в МХТ премьера «На дне». Причём одну из ролей станет играть сам Станиславский…
На Ирину Аркадьевну снизошёл столбняк, но она быстро избавилась от недуга, кружась по комнате и хлопая в ладоши:
– В Москву… В Москву… Карету мне, карету-у, – по девчоночьи вопила при этом.
У Акима выпал из рук вновь пошитый у Норденштрема мундир. Он вяло улыбнулся матушке и подумал: «Папа наградил меня целой тысячей рублей, что не хуже благодарности по Санкт-Петербургскому военному округу. Как славно я бы на них кутнул в Москве без мама…».
– Звоню Любочке, – компенсировала минутный столбняк бурной деятельностью. – Максим Горький – её кумир.
И снова вечером на вокзале Аким попрощался с грязнущим от шоколада и угольной копоти питерским «чилдраном», и утром поприветствовал московский пивной Шаболовский завод.
«Ждут, когда поручиком стану, чтоб вывеску сменить», – улыбнулся он.
Из номера гостиницы Аким позвонил капитану Джунковскому и попросил заказать восемь билетов на спектакль: «Три нам, а пять – Натали с родителями и чете Кусковых», – рассчитал он.
К его безмерному горю, Натали по-прежнему телефон не брала, а немного растолстевший за это время швейцар в подъезд не пускал.
Велев ему передать Бутенёвым-Кусковым билеты, Рубанов поехал в театр.
На спектакле был полный аншлаг, и завзятые московские театралы с недоумением взирали на пять свободных мест. А так как Москва – это большая деревня, то по театру пополз слух, что жена питерского генерала попросила у генерал-губернатора лишние билеты, чтоб по сторонам никто не сидел.
«Ну уж эти питерцы… То-то они Кутузову памятник у себя поставили».
– Чего это на нас все косятся? – шептала подруге Любовь Владимировна.
– Да обсуждают мою шубу с искрой – песцовая или собачья, – рассмеялась Ирина Аркадьевна, с недоумением оглянувшись по сторонам, и развернула программку.
– Сатина играет сам Станиславский, – зашептала подруге. – Луку – актёр Москвин, Барона – Качалов, Настю – знаменитая Книппер, а Ваську Пепла – Леонидов.