Деревня. Ужасы на ночь - стр. 6
Вернулась. Голоса громкие через дом, да на всю деревню. У дюкака юбилей. Ровесник ее. Как она могла забыть? Не пьющий, любит жену, троих детей наплодил. Да вон он! Пошел к колодцу. Слово за слово. Царапина? Так самой все приходится. Не зову помощников? Так стесняюсь. Тимофей пригласил ее в дом, сразу, без задней мысли.
Она умылась у колодца, забежала к себе сменить рубашку, – она твердо решила: явится на день рождения Тимохи, и уведет его оттуда, а дома разыграет сценку «жених и невеста».
Веселье было не жарким, старики покрикивали, бабы кудахтали, как на насесте. Тимофей быстро набрался, и уже еле ворочал языком. Пора действовать. Кора дождалась, когда Райка, жена Тимохи пойдет по хозяйству, чтоб вытащить его из дома.
На пса заругалась, чтоб голосу не подавал. Вот перед ней Тимофей, в руках поднос со смородиновым вином, налитым до кички, колени подгибаются. Невеста непременно должна выпить стакан до дна; Тимофей подает ей медовый пряник и медное колечко, что завалялось в комоде еще от стариков.
На языке у него было одно – глубокое сожаление, что женился на Райке, а не на Коре. В постели Тимофей был слаб, – Кора выпроводила его с полотенцем на шее – так обряд завершается – подарком от невесты.
– Не падай духом – падай брюхом, – будет кричать ему вслед Кора.
А мужик опустит голову, да поплетется к ненавистной Райке.
Косой Касьян, как узнал, что Кора блудит, прибежал весь взмыленный, как конь после распрягания.
Кора чин-чинарем провела его в дом, а он и рад стараться, набросился на хозяйку, пока она его не оттолкнула.
– Белый пол, сымай сапоги, не топчи.
Разожгла страсть Касьяна, сбросил с себя пожитки, упал на колени, – принимайте меня, блудный сын явился.
…Взял он свое, пришлось его раз-другой на пол скидывать, и водой с ковша плеснуть пришлось, и сапоги во двор выбрасывать, чтоб уходил.
– Дери, не стой!
А он как телок мордой тычется.
– Ну, буде дековаться.
Тогда он и унялся.
Игната Кора заманит на починку лавки, что стала скрипеть и качаться из стороны в сторону в гостиной под ее окнами. В неопрятном сарафане до колен, с нечесаной головой в платке, подвязанном под щеками, она пригласит его отведать борща. Начнет протирать пол, да демонстрировать гостю манящие розовые ляжки в просветах закатного дня.
Потом Игнату она даст ковшик с житом, и он играючи, станет бросать в нее, норовя попасть в грудь. Потом он скажет голосом, не терпящим пререканий:
– На боковуху упрись, а я пристроюсь.
До потух зари они будут с Игнатом миловаться, а там уснут, как младенцы.
Семен войдет в избу, наклоня голову под братиною на палатях, Кора как невеста умоется водою, да прольет на грудь и под мокрым белым сарафаном будут выделяться ее наливные упругие груди. Семена бросит в жар, а Кора уберет с краев бранной скатерти два хлеба, весом около пуда, скажет нетерпеливому Семену, пристроившемуся сзади:
– Погодь, уберу столоники.
И Семен овладеет ею на дубовом столе, где еще недавно она мужа потчевала.
К Федору невеста Кора выйдет, сняв с себя лучшее платье и надев другое, попроще, закроет лицо руками, присядет под середнее окно, покроет свою голову чистою скатертью, и трижды поклонится в угол, будто там стоит ее мать, и усядется на лавку в ожидании жадных лобзаний Федора; потом поменяет скатерть на шелковую фату. В ней и уляжется в постель. Так что Федору придется самостоятельно обмыться над тазом в сенцах.