Депрессия. Торг. Писательство - стр. 28
Но я не помню, как писал тот маленький рассказ. Или как отправлял его в газету – ничего не помню на сей счет.
Может быть, потому что это был не самый первый для меня опыт сочинительства. Если не ошибаюсь (а с этим моим странным, хаотично собранным альбомом ошибиться проще простого), первая моя история рассказывала про ученых на северном полюсе, которые нашли во льдах огромное яйцо. Из яйца вылупился – та-дам! – динозавр и всех сожрал. Такая себе вариация на тему «Стой, кто идет» (also known as «Нечто») Джона Кэмпбелла. Название своего писательского дебюта не припомню, зато бережно храню в альбоме чувство гордости за него – и не потому, что рассказ был хороший. Он не был хорошим, даже для мальчишки 8–9 лет, я это понимаю. Гордость не распирает меня (ну разве что самую капельку) и оттого, что ту трэшовую фантастику ужасов про динозавра я написал еще до выхода в прокат фильма «Парк Юрского периода». Просто я тогда показал тетрадку с рассказом маме, а она – то ли в шутку, то ли всерьез – приятно удивилась и похвалила меня. Потом было еще несколько тетрадок с рассказами, включая «Человек без стыда» и историю про мужика, который, починяя «Запорожец», случайно изобрел машину времени (как вы понимаете, тогда я читал много фантастики). Были новые восторги мамы, к которым осторожно присоединился и папа. В какой-то момент выяснилось, что отец моего отца, мой дедушка, ветеран Великой Отечественной, который умер еще до моего рождения, был писателем и редактором, членом Союза писателей СССР. Я ничего не знал о нем, когда начинал писать, и родители усматривали в этом некую бытовую мистику – мол, природа отдыхает на детях, но во внуке себя проявила.
Где-то тогда я понял, что сам хочу стать писателем. Но в какой конкретно момент эта идея ко мне пришла – не помню. В альбоме сей знаменательный, судьбоносный момент никак не отмечен.
Как нет в нем ровным счетом ничего и о том, когда и почему я начал толстеть.
Обычный маленький мальчик Миша просто в какой-то момент стал толстеньким мальчиком Мишей. Есть, опять же, реальные фото – разница между ними вряд ли составит больше пары лет. И на одних снимках я еще худой, хоть и с довольно милыми пухлыми щечками, а на других уже сам превратился в одну распухшую, как от зубной боли, щеку.
Рискну предположить, что лишний вес у меня появился после того, как сгорел дом нашей семьи – в том самом поселке, в окрестностях которого я познал вкус печеной картошки и вляпался в коровьи экскременты. Безусловно, пожар в доме нанес мне серьезную травму – по счастью, лишь психологическую. И, как часто бывает, я вполне мог свои душевные страдания «заедать», оттого и толстел. В общем-то, ничего удивительного, и даже вполне логично предположить, что так оно все и было.
Но я ничего не помню об этом.
Я очень ярко помню другое. Один-единственный мимолетный момент, или даже не момент, а мысль, посетившую меня в тот самый день, когда сгорел дом в поселке. Кажется, меня и родителей везли куда-то. Кажется, мы проезжали мимо пепелища, оставшегося на месте нашего дома. Мне было больно. Я был в ужасе. У меня было огромное, размером с Вселенную, горе, потому что, знаете ли, это полный капут, когда вам всего девять лет и сгорает дотла ваш дом.
И вот тогда я почему-то подумал, что пожар – это испытание. Словно сам Господь (рок, фатум, некая могущественная, несоизмеримо огромная Сила) НЕ ХОЧЕТ, чтобы я писал рассказы. Или таким жестоким способом устраивает мне некую проверку на вшивость. Понимание этого было четким и ясным. Но еще ярче была пронзившая мой детский разум мысль: «Я все равно СТАНУ писателем». Всем назло.