День саранчи. Подруга скорбящих - стр. 23
– Нет, он ненормальный.
Гомер поставил на стол тарелку имбирного печенья, и она стала есть его со второй чашкой кофе. Нежный хруст, который она при этом издавала, пленил Гомера.
На несколько минут все стихло: Гомер, стоявший у раковины, оглянулся – не случилось ли чего. Она курила сигарету, по-видимому, в глубоком раздумье.
Он попробовал ее развеселить.
– О чем вы думаете? – натянуто осведомился он и почувствовал себя глупо.
Она вздохнула, чтобы показать, как мрачны и безнадежны ее мысли, но не ответила.
– Ручаюсь, вам хочется сладкого. В доме нет ничего, но я могу позвонить в аптеку, и они сейчас же пришлют. А может быть, мороженого?
– Нет, спасибо большое.
– Это совсем не трудно.
– Отец ведь, в сущности, не торговец, – сказала она вдруг. – Он актер. Я актриса. Мать у меня тоже была актрисой – танцовщицей. Театр у нас в крови.
– Я мало бывал в театре. Я…
Он умолк, заметив, что ей неинтересно.
– Когда-нибудь я стану звездой, – объявила она, словно вызывая его на спор.
– Конечно, вы…
– В этом – моя жизнь. Ничего на свете мне не нужно – только это.
– Это хорошо – знать, что тебе нужно. Я раньше был бухгалтером в гостинице, но…
– А если не стану, я покончу с собой.
Она встала, поднесла руки к волосам, широко раскрыла глаза и нахмурилась.
– Я не очень часто хожу в театр, – начал оправдываться он, подвигая к ней печенье. – У меня глаза болят от света.
Она засмеялась и взяла крекер.
– Я растолстею.
– Ну что вы.
– Говорят, в будущем году в моде будут полные женщины. Вы верите? Я – нет. Это просто Мей Уэст рекламируют.
Он согласился с ней.
Она говорила и говорила без конца – о себе и о киношных делах. Он смотрел на нее, но не слушал, и всякий раз, когда она повторяла вопрос, требовавший ответа, он молча кивал.
Руки начали беспокоить Гомера. Он тер их о ребро стола, чтобы успокоить зуд, но это только раздражало их. Когда он сцепил руки за спиной, напряжение стало невыносимым. Руки вспухли и горели. Под предлогом мытья посуды он сунул их в раковину под холодный кран.
Когда в дверях появился Гарри, Фей все еще говорила. Он бессильно прислонился к косяку. Нос у него был очень красен, но в лице – ни кровинки, и казалось, костюм стал ему велик. Тем не менее он улыбался.
К удивлению Гомера, они встретились как ни в чем не бывало.
– Ну как, пап, отошел?
– Бодр и весел, детка. Здоров, говорит, как бык, крепок, как дуб, и вообще молодец, как соленый огурец.
Его гнусавый выговор – в подражание прибауточнику из глухомани – вызвал у Гомера улыбку.
– Вы не хотите поесть? – спросил он. – Может быть, стакан молока?
– Да, перекусить бы не мешало.
Фей подвела его к столу. Он пытался скрыть свою слабость, карикатурно изобразив шаркающую походку негра.
Гомер открыл банку сардин и нарезал хлеба. Гарри с преувеличенной жадностью зачмокал губами, но ел медленно и с трудом.
– Жизнь! Лучше бы надо, да некуда, – сказал он, закончив.
Он развалился на стуле и выудил из жилетного кармана мятый окурок сигары. Фей поднесла ему спичку, и он игриво пустил дым ей в лицо.
– Папа, пора идти, – сказала она.
– Сей момент, дочка. – Он повернулся к Гомеру: – Знатный у вас домишко. Женат?
Фей попыталась его остановить:
– Па!
Он не обращал внимания.
– Холостой, э?
– Да.
– Ну-ну. Такой парень…
– Я сюда приехал подлечиться, – нашел нужным сообщить Гомер.