День рождения Лукана - стр. 26
Всех, кто должен был выступать, собрали на орхестре, на сенаторских местах. Собственно, почти все выступающие и были сенаторского сословия. После торжественного изнесения заключенной в золотую буллу свежесбритой бороды цезаря, которая должна быть передана в храм Юпитера Капитолийского, а также краткого молебствия Аполлону и каменам[57] начались сами представления. Сначала звучали речи и декламировались стихи, свои и чужие. Темы для декламаций предлагала публика. Аргентарий, когда настал его черед, с ходу произнес блестящую речь на тему о воине, которого считали погибшим и который, вернувшись домой через десять лет, нашел жену замужем за другим. Полла, слушая деда, поражалась, как непринужденно струится поток его речи, хотя он до последнего мига не имел ни малейшего понятия, о чем ему придется говорить.
Потом, после еще нескольких речей и декламаций, объявили и ее. Полла вышла на сцену, чувствуя, что театр плывет у нее перед глазами. «Главное, не забудь, с чего начать!» – шепнул ей дед. «Девять дней народ пировал …» – твердила она про себя. Наконец, вступив в отмеченный черным мрамором круг, где лучше всего звучал голос, она, немного помолчав, начала:
Она почувствовала, как охотно отзывается на ее голос пространство театра, как голос начинает звенеть, набирая силу, но при этом кажется чьим-то чужим, доносится как будто со стороны. Она читала о том, как отплывал Эней, как родительница Венера в тревоге пришла к Нептуну, прося его усмирить взволнованное море и не дать погибнуть ее сыну. И как согласился Нептун, пообещав:
Читая, Полла смотрела перед собой как в бездну, боясь вглядываться в лица людей, но от души надеялась, что слушают ее и сопереживают тому, что она пытается до них донести:
Потом, уже много лет спустя, Полла вспомнила про эти «утесы Сирен», когда сама поселилась неподалеку от них…
Полла кончила читать. Раздались одобрительные клики, но весьма умеренные, и она с упавшим сердцем поняла, что ей все же не удалось своим чтением найти живой отклик в душах слушателей, о чем она мечтала. Огорченная, Полла вернулась на свое место.
– Не расстраивайся! – шепнул ей дед. – Ты читала очень хорошо – это я тебе говорю. Но наша публика привыкла к более грубым развлечениям, это тебе не Афины времен Софокла и Еврипида.