День пришельца (сборник) - стр. 31

Птеродактиль с усилием, дёрнув шеей, как утка, проглотил крошево мухомора, и скосил на меня чёрные глаза.

– Для кого Кеша, а для всяких пришлых – птеродактиль Ксенофонт, – спесиво представился он. – Древнегреческий знаешь?

Я неопределённо повёл плечами.

– В пределах терминологии…

– Тогда должен понимать! – многозначительно заметил птеродактиль Ксенофонт и отправил в пасть очередной кусок мухомора.

И латынь, и греческий я знал в общих чертах на уровне первокурсника биологического факультета, поэтому перевод словосочетания «птеродактиль Ксенофонт» получилось весьма корявым. «Пальцекрылый чужой источник». Или «иной фонд»? Фонд чего, спрашивается?

Спросить я не отважился, да и у кого спрашивать – у птеродактиля с мозгом меньше, чем у курицы?

Птеродактиль Ксенофонт придирчиво окинул меня взглядом и пренебрежительно прищурился. Нижними веками, как Лия.

– Не дошло, – определил он. – Я – последний из пальцекрылых. В каждой клеточке моего тела заключена информация о моём роде.

– Генофонд? – догадался я.

Птеродактиль едва не подавился мухомором от возмущения. С натугой проглотил и замотал головой.

– Темнота! – возмутился он. – Тебе же сказали: Ксенофонт!

– Понятно… – закивал я и постарался изобразить на лице полное понимание, как Дормидонт с Дормидонтовной. В широком смысле «ксено-» могло включать и понятие о геноме, и тогда всё становилось бы на свои места, если бы мне не был известен древнегреческий философ с таким именем.

– Вот и ладненько… – заметил птеродактиль с именем древнегреческого перипатетика и повернул голову к бомжу. – Эй, дед, что ты мне всё ножки мухомора подсовываешь? Шляпок хочу, покраснее и попятнистее!

Всё-таки дед, удовлетворённо отметил я про себя. По большому счёту, мне было всё равно, бабка бомж или дед, главное – определился.

– На те шляпку, – дед послушно протянул птеродактилю ярко-красную пятнистую шляпку мухомора и снова посмотрел на меня. – Если мухоморов не хочешь, чего тогда надо?

Я растерялся.

– Да так… Просто подошёл… Познакомиться…

– Сфотографировать он нас хочет! – заявил птеродактиль Ксенофонт.

– Да, если можно… – не преминул я ухватиться за подсказку. Нельзя упускать такой случай.

– Хватаграфировать? – поморщился дед. – Зачем?

– Он же уфолог, забыл, склеротик? – возмутился птеродактиль. – Диссертацию потом о нас защищать будет! Такого понапишет, под такие обоснования подведёт – век не отмоешься!

Дед подумал, махнул рукой:

– Пущай клевещет! Впервой, что ли?

– Так можно? – нерешительно поинтересовался я, берясь за фотоаппарат.

– Валяй, – проскрипел дед.

– Погоди, погоди! – встрепенулся птеродактиль Ксенофонт. – Дай-ка фотогеничность наведу.

Он замотал головой, отряхивая с пасти крошки мухомора, и развернулся на плече деда, чтобы быть к объективу анфас:

– Теперь можно.

Я навёл на странную парочку видоискатель.

– Ракурс слева! – прокомментировал птеродактиль, повернул голову направо, слегка растопырил крылья и приоткрыл пасть. – Улыбочка…

Как только я нажал на кнопку, он тремя пальцами на сгибе левого крыла скрутил кукиш.

– Ракурс справа! – продолжил командовать птеродактиль, повернул голову налево и опять во время съёмки скрутил кукиш, но теперь пальцами правого крыла.

– Анфас! – провозгласил он следующую экспозицию, раскинул крылья, распахнул пасть во всю ширь и во время съёмки скрутил сразу два кукиша.