День пришельца (сборник) - стр. 21

– Лущить бздыню не умеет. Руки у него мягкие, нежные… – Кузьминична взяла с блюда бздыню и расколола её. – На уж, – бросила дольки под стол, – а то совсем изведёшься.

Из-под стола донеслось поспешное чавканье.

– Он у вас и за домом следит? – отстранённо спросил я.

– Не-ет… За домом домовик ухаживает. Такое в последнее время понастроил, понаставил, что я и не второпаю, что к чему.

Я тоже уже ничего не «второпывал». Огородник, домовик… Неужели и зелёненький паскудник имел место быть?

У дома Василия показалась неясная колеблющаяся тень. Покачиваясь, она медленно проскользила по стене, приблизилась к столу в палисаднике, села и замерла.

– Это домовик?

– Где?

Я указал глазами на соседский палисадник.

– Это Василий. Проспался в канаве, домой вернулся. Пойду-ка пирогов ему отнесу. Проголодался, небось, целый день только самогон жравши… А потом к Дурдычихе заскочу, покалякать. Скучно ей одной…

Сердобольная Кузьминична подхватила со стола блюдо с пирогами и направилась к соседу.

А я ещё долго сидел в прострации. Не в Кашимскую аномальную зону нам надо было ехать в позапрошлом году, а сюда… Кто мне сейчас поверит? Сам бы не поверил, если бы кто-то другой рассказал.

Всё ярче разгорались звёзды, стрекотал сверчок под домом, изредка из темноты, со стороны утрамбованной площадки, доносилось тихое поскрипывание вращающегося столба с указателями звёзд. И мне казалось, что всё это уже когда-то было, и не просто было, а было всегда. Будто я всю жизнь сидел здесь под звёздным небом в тишине и покое. Вечно.

Разбудили меня странные звуки. В окно светило утреннее солнце, лёгкий ветерок теребил занавески, и во дворе кто-то хриплым голосом немузыкально напевал:

Что-то это мне напомнило… Ага, почти так же перекликались вчера в лесу птицы: «Тьох-тьох, тьо-тьо-тьох!» «Тон-ннк!» – но у птиц это звучало намного мелодичнее.

Я спустил ноги с кровати, подошёл к окну и исподтишка выглянул из-за занавески. У дома напротив, в палисаднике за столом сидел всклокоченный, с опухшим лицом Василий в затрапезной майке и ношеных-переношеных шароварах. На столе перед ним стояли пустой гранёный стакан и тарелка с варёной местной картошкой пополам с тушёным растительным мясом – явно из вчерашних угощений Кузьминичны. Отбивая такт ладонями по столу, Василий скороговоркой произносил: «Тыц-тыц, тырыдыц!», хватал вилку и, ударяя по пустому стакану, заканчивал: «Бздын-н-нь!!!» Некоторое время он смотрел на стакан, тяжело вздыхал и снова повторял нехитрую мелодию. За подобную интерпретацию птичьего пересвиста Василия следовало забросать гнилыми помидорами. Но меломанов поблизости не было. Деревня, откуда им здесь взяться?

«Что он там колдует? – недоумённо подумал я. – Бздыню, что ли, выпрашивает у огородника?»

Я хотел отойти от окна, как увидел, что со стороны гостиницы к Василию, прячась за штакетником, приближается карлик в неизменном клетчатом костюме, шляпе и с тростью в руке.

«Ага! Вот и оскорблённый в лучших чувствах меломан», – решил я, обратив внимание, как он держит трость. Трость если и не эффективнее гнилых помидоров, то больнее.

Не доходя до Василия метров двадцати, карлик замер за штакетником и поднял трость. И только со стороны Василия прозвучало «Бздын-н-нь!!!», карлик махнул тростью, как дирижёрской палочкой.