День Черного Солнцеворота - стр. 9
– Если что, я уйду влево, там холмы поменьше, и поеду по бездорожью, разница невелика.
– Главное скорость не снижай. Мчащаяся повозка, это наше основное оружие.
– Что везем? – спросил Ганс, старательно объезжая ямы.
– Не знаю. Мешок опломбирован, не заглянешь. По весу, что-то легкое, прямоугольной формы. Коробка какая-то. Это мне грузчик сказал, – пожал плечами Фридрих.
– Далеко до точки? Не проехать бы.
– Все время прямо по дороге, никуда не сворачивай. Пять миль от кубла беженцев. Нас встретят.
Лагерь остался позади. Палатки не были видны, лишь отсвет костров и неясный гомон.
– Кажется, пронесло, – сказал Фридрих. – Дуракам везет. Включай свет поярче, не хватало, в самом деле, застрять в яме.
Ганс выкрутил регулятор вправо. Мироздание осветила яркая вспышка. Ночное небо с желтым светильником – луной, рассыпанные щедрой рукой Творца одинокие звезды и собранные в иероглифы созвездий, невысокие холмы, округлые, как девственные груди, змеиная ухабистая дорога, стали резко очерченными, яркими и тут же исчезли во тьме. Ганс резко затормозил. Фридрих приоткрыл рот и недоуменно рассматривал навалившийся мрак.
– Фонарь сдох? – нарушил молчанье Фридрих. – Что это было?
Ганс машинально несколько раз покрутил ручку регулятора влево-вправо, тьма не рассеялась. Фридрих рывком открыл дверь кабины, замер, оглянулся на Ганса, закрыл глаза, потрогал рукой свои веки, открыл глаза и снова выглянул наружу. В кабине Фридрих различал Ганса, сидящего на сидении водителя, руль в его руках, тумблеры и рычаги, лобовое стекло, свои руки и ноги, а тьма снаружи была абсолютной.
– Ты это видишь? – спросил Фридрих.
– Что? – Ганс озабоченно крутил регулятор фонаря.
– Это… – Фридрих показал на открытую, с его стороны, дверь кабины. Ее не было, она растворилась во тьме.
– Дверь вырвало? Когда успело? Все, теперь меня точно уволят.
– Нет, – Фридрих не узнал свой голос, – дверь не вырвало, – он погрузил правую руку во тьму и ее будто стер невидимый ластик. – Ты это видишь?
Фридрих втянул руку в кабину, не согнув в локте, а отведя плечо назад, как будто это была не рука, а ветка или палка. Рука была на месте, пальцы шевелились, кисть сгибалась и разгибалась. Он снова погрузил руку во тьму, нащупал открытую дверь, потянул на себя и захлопнул. Фридрих с силой ударил себя ладонью по щеке, еще раз и еще. Щека покраснела, верхняя губа треснула и окрасилась кровью.
– Нет, это не сон, – пробормотал Фридрих. – Ганс, скажи мне, что это не сон?
Водитель вжался в кресло и от страха по-коровьи хлопал глазами.
– Нужно выйти… – с обреченностью в голосе сказал Фридрих. – Я отвечаю за груз. Я… старший.
Ганс не откликнулся.
Как бы раздумывая, Фридрих медленно открыл дверь, несколько раз глубоко вдохнул, задержал дыхание, опустил ноги на землю и не почувствовал привычного ощущения опоры, давления земли на ступни. Оперевшись руками в сидение, готовый, если что повалиться на спину в кабину, Фридрих выбрался из повозки и повис в пустоте. Не как кукла на веревочках или воздушный шар, раздутый горячим воздухом, а пылинка, не имеющая веса и объема, заметить которую можно только в солнечном луче. Фридрих распрямил плечи и постарался унять дрожь в коленях, каждое мгновение ожидая падения в тартарары, но этого не происходило. Фридрих повернулся всем телом к повозке. Его голова находилась на привычном уровне над кабиной, как если бы он стоял рядом с ней на земле. Услужливое сознание, цепляющееся за привычное, подсказало детское воспоминание о летнем развлечении, нырянии в очерченный камышом глубокий пруд. Дети прыгали с разбега, на спор, кто дольше просидит под водой. Погрузившись на дно, мальчик Фридрих открывал глаза, и вода бурого цвета щипала их. Мягкий ил приятно уминался ногами и пальцами рук, уши закладывало, кожа покрывалась пупырышками. Мальчик Фридрих чувствовал себя неотъемлемой частью живого мира. Когда легкие начинало жечь, он отталкивался ногами от дна, проталкивал свое тело руками сквозь толщу воды и показывался на поверхности водоема как новорожденный. Солнечный свет, словно руками бабки-повитухи принимал его в объятия.