День цезарей - стр. 28
– Вернулся ли опцион Метелл?
– Проверю, господин префект, как только появится такая возможность.
– Как найдешь, скажи ему, что его произвели в старшие секретари. Бедняга Метелл: будет теперь отвечать за канцелярию и жилые помещения, в том числе и мое… Так что к вечеру чтобы все здесь блестело, или я спрошу с него. Скажи ему, что мне нужны одеяла и посуда со склада, пока я не найду себе что-нибудь поприличней.
– Будет сделано.
Напоследок Катон еще не раз оглядел свое жилье, после чего расстегнул на тяжелом плаще застежку-фибулу и сбросил его на табурет возле длинного стола, занимающего основную часть небольшого триклиния.
– Загрузил я тебя, Макрон, не на шутку… Ну да ладно. Я буду здесь, в таблинуме. Сразу по мере готовности жду доклад по численному составу.
Центурион кивнул и собирался уходить, когда Катон озвучил еще одну мысль:
– И вот еще что. Я не хочу, чтобы в казарме размещался трибун Крист. Пусть подыщет себе место при штабе. Если у него есть здесь личные вещи, пусть их унесут туда.
– Как скажешь, господин префект, – сказал Макрон максимально сдержанным тоном.
До назначения Катона Крист номинально значился трибуном, приписанным ко Второй когорте. Как и в легионах, трибуны были в основном молодыми выходцами из аристократических семей и, прежде чем прочно ступить на политическую стезю, отбывали по нескольку лет воинской повинности. Солдаты относились к ним не более как к досадному неудобству, хотя на памяти Макрона кое в ком из них действительно оказывался толк. Одним из таких был и Крист, неплохо зарекомендовавший себя в недавнем походе. Но при этом он проявил себя еще и как любовник Юлии, так что стремление друга держать от себя соперника на максимальном отдалении было вполне понятно.
– Это всё? – уточнил Макрон.
Катон мимоходом подумал.
– Да. С тобой увидимся позже, с заступлением вечерней стражи. Скажем, за ужином.
Макрон, салютнув, пошагал прочь, звучно стуча калигами по коридору, а Катон направился к себе в таблинум, где облокотился об оконную раму и посмотрел вниз. В лагерь постоянно прибывали все новые люди и повозки; орали мулы, чеканили приказы командиры. Разноголосица наполняла двор и отлетала от стен. За прибытием наблюдало небольшое количество войска из когорт, остававшихся на время похода в Риме; до слуха то и дело доносилось добродушное подтрунивание. Какое-то время Катон смотрел, раздумывая, неужели эти самые люди смогут, разобщившись, отойти к тем или иным политическим фракциям, причем настолько, что будут желать кровопролития. Сейчас это казалось просто невероятным, хотя кровавая история римских гражданских войн была не такой уж давней; достаточно вспомнить предыдущий век.
Впивались друг другу в глотку армии Мария и Суллы, Помпея и Цезаря, Октавиана и Антония, слепо следуя за теми, кто ратовал за «любовь к отечеству» и сулил неувядаемую славу, а заодно и неплохую поживу тем, кто поднимет за них мечи. Неужто снова близятся такие времена? Нынешний император взошел на трон, будучи ставленником преторианской гвардии. Его предшественника, деспота Калигулу, прикончили свои же гвардейцы. А теперь вот Нерон думает собственной персоной нагрянуть в преторианский лагерь, да не один, а с сундуком казны, взыскуя заручиться поддержкой гвардии уже с того момента, как Агриппина объявила о кончине своего мужа… Нечего и гадать, что ключи от власти сжимает в своем кулаке именно преторианская гвардия – но при этом нет четкого понимания, как к такому положению дел относятся простые солдаты. Офицеры, само собой, делали свои ставки, и теперь для того, чтобы уцелеть в кипящем противостоянии между фракциями двоих соперников в борьбе за лиловую тогу, им, Катону с Макроном, надо с удвоенной бдительностью следить за каждым своим шагом.