Демонология Сангомара. Удав и гадюка - стр. 27

– Не знаю.

– Он или его гонцы посещали земли Элейгии после Гнилого дня?

– Не знаю. Скорее всего, нет.

– Где же он приобретал ингредиенты для ядов? На постоялом дворе нашли ваши сумы со следами очень опасных и дорогих ядов. Он и тебя обучил искусству веномансии?

– Да. Но я не знаю, где отец заказывал компоненты. – Юлиан боялся, что консул легко выяснит, откуда являлся в Аль’Маринн посланный Вицеллием гонец.

– Не знаешь или не хочешь говорить? – голос Иллы стал много вкрадчивее. – Тебя повесят, но если расскажешь все честно – я позабочусь, чтобы тебя не пытали. Знаешь ли, у нас в подвалах очень опытные и изощренные истязатели. Они сделают так, чтобы каждый день казался тебе бесконечно долгим, и ты взмолился о виселице, как о спасении. А повешение, как ты должен понимать, я могу перенести на любой срок, достаточный, чтобы получить от тебя правду.

Юлиан остался безмолвен, с его губ не сорвалось ни слова. Ему просто нечего было сказать. А умом он понимал, что пустые мольбы к хорошему не приведут. Похоже, что Илла расценил это на свой лад и нарочито ласково пригрозил.

– Тебе сломают все конечности, одну за другой, медленно, намотав на железное колесо. Перед этим ты будешь оскоплен, – последовала короткая пауза, но Илла не услышал того, чего хотел – признаний. Тогда он продолжил: – Тебе понравится, когда брюхо твое набьют хлебом, заткнут рот кляпом, отчего еда будет постоянно выходить и возвращаться назад, разрывая все тело мучительной агонией?

В голосе консула звучали острая сталь и неумолимая смерть, и побледневший под мешком Юлиан уже буквально ощутил, как ему в глотку засовывают силой пищу.

– Я клянусь, я ничего не знаю! Отец ни словом не обмолвился о том, что случилось тридцать лет назад, и о том, кто такой Нактидий и кто вы.

– Ты врешь.

– Нет! Я ничего не знаю!

– С месяц назад то же самое, как заклинание, повторял один из организаторов отравления Его Величества. Этого человека с малых лет учили терпеть боль и молчать. Он не имел одной руки, детородных органов и глаза, был удивительно бесстрашен к любым мукам и участвовал более чем в двух десятках покушений на богатых господ. С кровью и насмешкой на губах он покрывал пособников и нагло врал, сидя в тех же кандалах, что и ты.

Казалось, что консул повеселел, в воздухе зазвучало довольное подобие насмешки.

– Уже спустя неделю он, харкая собственным дерьмом, пытался дотянуться губами до моих туфель, а пред ним лежал подписанный список с именами всех соучастников. В рыданиях он молил о том, чтобы я подарил ему скорую смерть. А я никогда не отличался милосердием. Как и не любил вранья. Хочешь узнать, что случается, когда вызывают мое недовольство? Хочешь в подвалы, где до сих пор пытают того наглеца, что посмел попытаться меня обмануть?

Юлиан остервенело замотал головой. Он не хотел. Он боялся, хотя и пытался не выдать липкого страха, спутавшего тело.

– Послушайте, я вижу, что даже если попытаюсь вас обмануть выдуманной историей, чтобы ввести в заблуждение – это не выйдет…

– Не выйдет, – перебил жестким эхо Илла. – Правду! Скажи ее. Не испытывай мое терпение. Я дарую тебе последний шанс закончить свою никчемную жизнь почти без боли.

– Но мне нечего вам рассказать!

Старые колени поднимающегося с кресла Иллы хрустнули зловеще громко, и Юлиан живо представил, как с более сухим треском скоро сломают и его конечности, только по-настоящему. А вот сухожилия порвутся очень мягонько и неторопливо. Неспешно застучала к выходу трость, переплетаясь с шуршанием тяжелого облачения по полу.