Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу - стр. 40

«Как бы вы охарактеризовали политические взгляды Пастернака? Что вам известно о его вражеской деятельности, его проанглийских взглядах, его намерении изменить родине?»

«Он не принадлежит к категории людей с антисоветскими взглядами. Он не собирался изменять родине. Он всегда любил свою страну».

«Но в вашем доме мы конфисковали книгу произведений Пастернака на английском языке. Как она туда попала?»

«Эту книгу я получила от Пастернака, это правда. Это монография о его отце, художнике, которая была издана в Лондоне».

«Как Пастернак ее получил?»

«Симонов… привез ему ее из заграничной поездки».

«Что еще вам известно о связях Пастернака с Англией?»

«По-моему, однажды он получил посылку от сестер, которые там живут».

«Что вдохновило ваши отношения с Пастернаком? В конце концов, он намного старше вас».

«Любовь».

«Нет, вас объединили общие политические взгляды и изменнические намерения».

«У нас никогда не было таких намерений. Я любила и люблю его как мужчину».

Кроме того, Ивинскую обвинили в том, что она дурно отзывалась о Суркове, хотя в протоколе, из которого, несомненно, выброшены некоторые выражения и угрозы следователя, переврана фамилия поэта.

«По показаниям других свидетелей, вы систематически восхваляли произведения Пастернака и сравнивали их с произведениями писателей-патриотов, таких как Сурков и Симонов, в то время как художественные методы Пастернака в изображении советской действительности плохи».

«Это правда, что я высоко о нем отзывалась и считаю его примером для всех советских писателей. Его творчество – огромный вклад в советскую литературу, а его художественные методы не плохи, а просто субъективны».

«Вы предположили, что Суриков [так – ошибка в протоколе] не обладает литературным талантом и что его стихи печатают только потому, что он восхваляет партию».

«Да, я считаю, что его посредственные стихи подрывают идею. Но Симонова я всегда считала талантливым человеком».

Ивинской велели написать содержание «Доктора Живаго»; когда она начала писать, что главный герой романа – врач, трудно переживший эпоху между двух революций, следователь недовольно сказал:

«Вам надо просто написать, что вы действительно читали это произведение, что оно представляет собой клевету на советскую действительность».

На другом допросе речь зашла о «Магдалине»:

«К какой это эпохе относится? – спрашивал Семенов. – И почему вы ни разу не сказали Пастернаку, что вы советская женщина, а не Магдалина и что просто неудобно посвящать любимой женщине стихи с таким названием?»

В очередной раз следователь подверг сомнению саму природу их отношений:

«Ну что у вас общего? Не поверю я, что вы, русская женщина, могли любить по-настоящему этого старого еврея…»

Однажды, когда во время допроса послышался громкий стук в железные ворота Лубянки, Семенов с улыбкой заметил:

«Слышите? Вот это Пастернак ломится сюда! Ну ничего, скоро он сюда достучится…»

Узнав об аресте Ивинской, Пастернак позвонил общей знакомой. Они встретились на скамейке возле станции метро «Дворец Советов». Он расплакался и сказал: «Вот теперь все кончено[237], ее у меня отняли, и я ее никогда не увижу, это – как смерть, даже хуже».

Проведя в заключении несколько недель, Ивинская поняла, что беременна. После того как это стало известно, с ней стали обращаться немного мягче. Ей стали давать белый хлеб, пюре вместо каши и винегрет. Мучительные допросы продолжались, но почти без выгоды для Семенова – Ивинская по-прежнему отказывалась подписывать любые утверждения, чернящие Пастернака.