Дело прапорщика Кудашкина - стр. 11

Когда по вечерам Кудашкины всей семьёй сидели на диване у телевизора, Маша обычно располагалась между родителями, как бы осуществляя функцию скрепляющую, цементирующую семью. Она впитывала с обеих сторон ту нежность и любовь, которую почему-то Семён и Нюра оказались не в состоянии излить в отношении друг друга. Особенно сильной эта любовь была со стороны отца – Маша стала его принцессой, прекрасным цветком, светом в окне… смыслом жизни. В холе заботе и любви Маша росла милой, симпатичной девочкой. Когда Кудашкины все вместе выходили на люди, то те иной раз просто диву давались от бросающегося в глаза контраста. В воздухе как бы сам-собой повисал безмолвный вопрос: и как же таких паршивых родителей угораздило такую лапушку сотворить?

Всё бы хорошо, но для полнокровной жизни необходимо здоровье, а в семье Кудашкиных лишь Маша была абсолютно здорова. Семён периодически то в большей, то в меньшей степени испытывал последствия аварии – боли в позвоночнике, ноге, голове, быструю утомляемость. Особенно тяжело давались ему ночные дежурства. Увы, хоть и обещали не привлекать его в наряды, но прапорщиков в полку не хватало и в конце-концов Семён вынужден был согласиться два-три раза в месяц ходить дежурным по автопарку или КПП. Он не мог ни возмутиться, ни отказаться, ведь он жил под "домокловым мечом" опасности вылететь из армии не выслужив пенсии. После дежурств Семён приходил домой совершенно больным и потом ещё пару дней не мог войти в нормальный жизненный ритм.

Но если здоровье Семёна давно уже не внушало оптимизма, то хвори обрушившиеся на Нюру, едва ей исполнилось тридцать пять лет стали полной неожиданностью. Никогда не выглядевшая здоровой, но и никогда не жаловавшаяся она, напротив, производила впечатление двужильной. Но тут она стала таять буквально на глазах. Скорее всего, имело место сложение многих "составляющих": полуголодное детство и юность, последствия двадцатилетнего вдыхания ядовитых элементов лаков, красок и растворителей, продлённых и ночных смен в периоды месячных и квартальных штурмовщин… и, наконец, наследственность – и мать и бабка Нюры жили не долго.

Скорее всего, она уже давно испытывала недомогание, но всё переносила "на ногах", молча и никто, ни дома, ни, тем более, на работе ничего не замечал. Но, в конце концов "имунная плотина" стала рушиться – Нюра начала тяжело и беспрестанно болеть. Она болела едва ли не всем чем можно: и по-женски, и туберкулёз, и сердце, и зрение как-то быстро село. Так же тихо, как и жила Нюра угасла в сентябре 1984 года.

                               5

Глаза оставались одними из не многих органов Кудашкина, что не пострадали при аварии. Более того, его зрение даже после сорока оставалось как и прежде отличным. Данное обстоятельство во многом способствовало тому, что Семён Петрович наряду с официальной должностью, зав складом и ставшей неофициальной техника по ремонту вооружения, исполнял ещё одну неофициальную – пристрельщика карабинов. Не будучи отличным стрелком в период своей срочной службы, он постепенно, стараясь как можно чаще принимать участие в стрельбах, научился поражать мишени со стометровой дистанции только в десятки и девятки. Учтя эти успехи, Кудашкину с семьдесят седьмого года стали поручать пристреливать карабины всего полка. Таким образом, у Семёна Петровича появилась возможность так натренировать руку и глаз, что в восьмидесятых он стал абсолютно лучшим стрелком в полку.