Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой - стр. 9
Дамы, сидевшие тут же, в споре не участвовали. Жена коренастого, по типу точь – в – точь идеальная романтическая героиня, хотя несколько нескладная, тихим голосом повторяла: «Успокойся, Александр, тебе вредно волноваться».
И вот тут – то и вылезла жена светловолосого. Она прервала говорящих громким звоном хрусталя, несколько раз ударив ножом по бокалу.
– Господа, дайте слово женщине! – и когда все замолчали, провозгласила:
– Предназначение человека, равно мужчины или женщины, – в любви.
Все снова загалдели, светловолосый попытался удержать жену от дальнейших высказываний, но она продолжала: «Любовь есть главная цель человека в этой жизни, ее смысл и содержание». Все опять начали говорить, перебивая друг друга. Слышался недовольный голос коренастого: «Любовь не может быть целью, цель – борьба!» Светловолосый опять попытался заткнуть жене рот, но она все же досказала: «Господа, давайте выпьем за мужчин, которые любят женщин, и за женщин, которые любят мужчин». Мне показалось, что она слегка покачнулась, когда садилась. Светловолосый, выведенный из терпения, весь красный, поднялся из – за стола со словами: «Мари, ты несносна, господа, она выпила слишком много вина». Застолье расстроилось, все разбрелись по углам, продолжая спорить.
Я примостилась у входа в гостиную на крохотном диванчике, полузагороженном огромным фикусом в кадке. Здесь – мне казалось – я никому не видна и смогу спокойно отсидеться. Но не тут – то было. К диванчику приближалась тоненькая грациозная фигурка. Я узнала жену светловолосого. Она извинилась, что не запомнила моего имени.
– Авдотья, – я нарочно назвала себя по – русски. – Авдотья? Как интересно! Вам это имя идет, – проговорила она, мило улыбаясь. – Вы настоящая русская красавица.
Наверное, я покраснела, потому что она стала меня ободрять: «Не смущайтесь, я буду звать вас Евдокси, хорошо? Мне хочется с вами подружиться». Говорила она очень тихо, почти шепотом, и все время оглядывалась, но наш диванчик стоял на отшибе, до нас доносились невнятные голоса спорящих и долетал сигарный дым – почти все мужчины курили.
Я заметила, что Мари – как называл ее муж – действительно была слегка пьяна: щеки ее рдели, глаза блестели лихорадочно.
– Как вам это сборище? Для вас, наверное, многое внове – эти разглагольствования, речи, призывы… А мне, признаться, надоело. Сколько можно? Пора начинать жить.
Я не поняла и переспросила: «Что? Что вы сказали пора начинать?»
– Жить. Мне хочется нормальной жизни, чтобы меня любили, любили не как подругу по борьбе, а просто, как женщину.
Я едва нашлась, чтобы слабо возразить:
– Но ваш муж… ваш муж, он показался мне таким достойным, красивым.
– Что ж, он в самом деле очень достойный человек, но мне этого мало… Она не докончила и остановилась, в упор глядя на меня своими черными, блестящими глазами.
Я поежилась, мне представилось, что, возможно, ее проблемы в чем – то схожи с моими. Только я не стану рассказывать о своих личных бедах никому, тем более первой встречной. Наверное, она прочла что – то на моем лице.
– Вы думаете, что я пьяна, – потому разговорилась с вами, да? Но вы на самом деле мне понравились, вы не похожи на этих надутых строгих квочек, которые или безмолствуют, или квохчут в один голос со своими муженьками. Ну да, да, – она перехватила мой взгляд и нетерпеливо продолжила, – вы тоже сидели молча, но от застенчивости, а не оттого, что вам нечего сказать.