Дело настоящего человека - стр. 27
– Ничего, поболит, поболит и пройдет, – думал он, медленно распрямляя изуродованные руки. – Заживут руки, мне бы с душой разобраться. Вот где раны, так раны. Как же мне теперь грехи свои перед Сергием искупить? И не искупишь ведь. Он тайну мне доверил, а я опростоволосился, словно нехристь какой. Только это давно было, а вчера-то чего я натворил? Опять, наверное, в грехах по самые уши погряз? И за что же ты меня Господи этим неведением наказал.
Хотя боль и отступала очень медленно, однако отступала и думать она уже особо не мешала. То ли привык к ней Иван, то ли еще чего, но перед его мысленным взором ясно предстала толпа народа, обступившая кулачных бойцов и он сам в поисках удобного места для просмотра захватывающего душу зрелища. Вот он решил забраться на крышу. Побежал туда, к крыше лестница была приставлена. И тут, будто из тумана выскочило прекрасное женское лицо. Батюшка даже вскочил от столь неожиданного видения. Вскочил, заорал от нестерпимой боли и опять упал на жесткие камни.
– Ведьма, – прошептал сухими губами монах. – Точно, ведьма мне всё подстроила. Она подлая. Колдовство здесь не иначе. Опоила она меня, рассудка лишила и перед князем на дорожку вытолкнула. Да разве б я без колдовства стал на князя руку поднимать. Никогда в жизни. Интересно, чего этой ведьме от меня надо?
И тут он опять вскочил, вспомнив про Ваньку.
– Как же он теперь там один? Вот беда, так беда. Я тут всё о себе забочусь, а там парнишка один. Да не просто один, в беде он. Всё я старый дурак, всё я. Бросил мальчишку. Пропадет он теперь.
Батюшка хотел встать на колени для начала искупления грехов, но дикая боль в боку отбросила опять его спину на камни. Сидеть, прислонившись к стене, было легче и, подождав немного, Иван опять стал пытаться вспомнить вчерашний день. Однако дальше образа колдуньи его воспоминания не двигались. Как приросли они к этому проклятому лику. Долго он так просидел, но колдунья, крепко вцепившись в его память, ни единого мига больше вспомнить, не дала. Что-то мелькнуло, как в тумане. Кто-то обозвал его окаянным и всё, опять ведьмино лицо.
Однако Батюшка не сдавался и вспоминал вновь и вновь, он бы, наверное, до самой смерти своей вспоминал, но помешала ему открывающаяся крышка.
Опять Ивана куда-то потащили.
– Только бы не на дыбу, – подумал он между приступами боли в руках и вдруг радостно почувствовал прохладу вечернего воздуха. – Не выдержу я больше такой пытки. Никак не выдержу.
Давно он таким воздухом не дышал, так ему хорошо стало от вечерней прохлады, что даже боль будто улетела прочь и на душу какая-то радость пролилась.
– Жалко, что не пожил, как следует, – подумал батюшка, вглядываясь в звездное небо. – Ещё бы пожить да видно судьба моя такая. Прости меня Господи, простите меня люди добрые. За всё простите. Не поминайте лихом.
По улице тащили его долго, а потом опять перенесли через порог и осторожно положили на охапку сухой соломы.
– Поспи, – кто-то прошептал над его ухом и провел теплой ладонью по глазам. – Поспи страдалец.
Вслед за ласковым теплом ладони опять пришла темнота, но только на этот раз не жуткая, а какая-то на удивление успокаивающая и Иван уснул.
Проснулся он от яркого солнечного луча, который, прорвавшись в тесную келью, упал на изможденное лицо монаха. Батюшка помотал головой, стараясь прогнать бойкого шалуна, и открыл глаза. Теперь он лежал не в яме, в бедной монашеской келье.