Дело двух Феликсов - стр. 15
Светлана бросила на него быстрый взгляд исподлобья. Он уже спрятал свой портфель (видимо, в Москву тоже ненадолго), уселся напротив, но смотрел почему-то не на Светлану, а в окно, где катилась им навстречу бархатная летняя ночь.
Он прячет глаза, подумала она, но почему? И тут же догадалась, что Анатоль, очевидно, смущен, впервые оказавшись с ней в столь интимной обстановке.
– Хорошо, – повторила она, – хорошо, я очень рада. В конце концов, это даже лучше. Мы сможем спокойно поговорить с глазу на глаз.
О чем она может спокойно поговорить с Анатолем с глазу на глаз, Светлана не очень понимала. Надо сказать, что и прежние их разговоры проходили обычно один на один, так что никто им особенно не мешал. Но сейчас Лисицкая была несколько выведена из равновесия, и, кажется, говорила первое, что приходило в голову.
Конечно, с другим человеком для маскировки она пустила бы в ход очарование и кокетство, но очаровывать Анатоля было бы несколько странно. Оставалось придумать, чем они займутся в ближайшее время – все-таки до Москвы целая ночь езды.
– У меня есть коньяк, – сказал Анатоль. – К вечеру, мне кажется, несколько похолодало, неплохо бы согреться.
Это все бес, поняла она, тот самый бес привольной жизни продолжает ее искушать. Ну, а что, если она возьмет и поддастся искушению? Почему бы и нет? Она взрослая женщина и имеет полное право. Главное, не зайти слишком далеко: в преддверии свидания с Загорским излишняя близость с Анатолем была бы на самом деле лишней.
– Ладно, – проговорила она, – наливай, но предупреждаю: без глупостей.
Он улыбнулся неожиданно насмешливо. Вот как? И что же она будет делать, если он все же позволит себе некоторые глупости. Закричит? Или, может быть, пустится в пляс?
Она насупилась: это грубо и неостроумно, Анатоль. И вообще, балерины не пляшут, они танцуют, пора бы уже усвоить эту азбучную истину. Пляшут деревенские бабы и сознательные пролетарии, приняв на грудь беленькой, пляшут дрессированные медведи в цирке, пляшут разные там кокотки в кафешантанах, но никак не балерины…
Перечисляя пляшущих Лисицкая сама не заметила, как выпила из поездного граненого стакана темно-коричневой обжигающей жидкости. Глоток оказался слишком большим, и она открыла рот и стала махать ладошкой, пытаясь затушить огонь внутри.
– Что за коньяк? – спросила она, кашляя.
– Армянский, – отвечал он.
Светлана поморщилась: лучшие коньяки делают во Франции. Как посмотреть, заметил Анатоль загадочно, вот, например, товарищ Сталин больше любит армянский.
– Верю тебе на слово, – отвечала она, – так как ни разу не пила с товарищем Сталиным.
Светлана как-то очень быстро и неожиданно опьянела. Впрочем, много ли было ей надо без привычки и при таком хрупком телосложении? Сначала она захотела петь, потом танцевать, а потом вдруг обнаружила себя лежащей на полке, заботливо укрытой одеялом. Над ней наклонился Анатоль и смотрел на нее, не отводя внимательных глаз, как-то странно горевших в свете ночника.
– Ты воспользуешься моим беспомощным положением? – обиженно проговорила она.
– Непременно, – отвечал он. – А теперь спи.
И, наклонившись, поцеловал ее в лоб. Она поразилась, какие холодные у него губы – как будто он был мертвец. А, может быть, мертвец был не он, а она, потому что если в жизни человека нет любви, он считай, тот же самый мертвец и есть, и даже, может быть, еще чего похуже… Она хотела додумать эту странную мысль до конца, но сил у нее уже не осталось, она закрыла глаза и провалилась во тьму.