Дельфийский оракул - стр. 10

– Не знаю.

Снова – ложь. Слишком много для одного вечера – а уже вечер наступил? – но Саломее ничуть не стыдно.

– Просто попробовать. Дай мне шанс. Пожалуйста!

И как можно было отказать ему?

Сейчас, в квартире, нагревшейся за день, в душной и такой тесной, этот разговор кажется ей ненастоящим. И Саломея, не находя покоя, меняет одну комнату на другую, ходит туда-сюда, разрушая то слабое подобие порядка, которое еще сохранялось в ее жилище. Ей и странно, и страшно, и… она счастлива.

Не об этом ли она мечтала?

Тогда почему руки у нее так дрожат? И откуда взялись слезы? Саломея их сдерживает, но еще немного, и – она разрыдается, как в тот раз… только сейчас никто не будет стучать в дверь ванной комнаты, требуя, чтобы она немедленно открыла и объяснилась.

Она одна.

Звонок в дверь застал Саломею в кухне. В одной руке она держала батон, в другой – почему-то шлепанец. Очнувшись, она с некоторым удивлением посмотрела на эти предметы, потом положила их – на стол – машинально. Там уже лежали старая панамка и палка колбасы. Направилась к двери. Звонок все дребезжал, и на его звуки визгливым лаем отзывалась соседская собачонка. А на собаку кричали люди, требуя заткнуться немедленно.

Шумный бестолковый мир продолжал жить собственной жизнью.

– Привет, – сказал Далматов, убирая руку с кнопки. – Ты обещала позвонить.

– Я забыла.

– Ну да. Конечно. – Он не стал дожидаться ее приглашения, вошел и, прикрыв дверь, дважды повернул ключ в замке. – Ты одна?

Саломея кивнула: одна. И хотела бы и дальше в одиночестве остаться, во всяком случае, на сегодняшний вечер. Ей надо хорошенько все обдумать.

– Замечательно. Поговорим, – Далматов, определенно, не собирался уходить. Он развернул Саломею и подтолкнул ее в коридор, ведущий в кухню. – Чаю попьем…

– Я не хочу.

– Тогда кофе.

– Уходи!

– Потом. Позже. Ты насколько хорошо своего дружка знаешь?

А ему какое дело? Ну конечно, Далматову любопытно. Но Саломея не обязана удовлетворять его любопытство. И вообще, пусть убирается к своей Элис-Алисе, или как ее там, мечтающей стать не то манекенщицей, не то актрисой.

– Спокойно. Все будет если уже и не хорошо, то – интересно. Садись. Ты не обедала?

Кажется, были на их с Аполлоном пути какие-то кафе, но есть ей тогда не хотелось.

– И не ужинала, полагаю? Сейчас мы это исправим. Разговаривать лучше на полный желудок. Еда вообще способствует взаимопониманию.

Далматов скинул шлепанец со стола на пол, убрал панамку, переставил на подоконник горшок с кактусом – кажется, Саломея собиралась его полить, но потом забыла. Илья вообще вел себя в ее кухне по-хозяйски.

Аполлон никогда не позволил бы себе подобной наглости. Он очень тактичный человек.

Мягкий.

И – жестокий. Нельзя забывать об этом.

Но он не нарочно! Обстоятельства так сложились.

Далматов проинспектировал содержимое холодильника и кухонных шкафчиков, хмыкнул и поинтересовался:

– Пиццу будешь? Будешь, – тут же ответил он за нее.

Он заявил это раньше, чем Саломея успела ему возразить, что пицца крайне вредна для фигуры, – удивиться: ведь прежде такие вещи ее не волновали. Он заказал пиццу на дом.

– Итак, – Далматов подвинул стул и уселся верхом, положив на его спинку руки. – Повторяю вопрос. Насколько хорошо ты знаешь этого типа?

– Хорошо знаю. Мы… мы были вместе.

Илья от ее признания отмахнулся: