DELETED - стр. 12

Он выбрал «финское качество», потому что был привязан к нему, как к собаке. Для него это совсем не типично: он настороженно относится к вещам. Почему-то ему всегда казалось, что вещи – это внешние запоминающие устройства, автономные хранители памяти. Расставляешь их по квартире, словно катапульты, которые при соприкосновении выбрасывают тебя в прошлое. И никогда не знаешь где приземлишься, в какое воспоминание вляпаешься.

Хуже всех в этом смысле, конечно, фотографии – маленькие сквозные окошки в былое. Они цементируют прошлое. То, что попало на фотографию, уже невозможно перепридумать или подправить, перезаписать.

Конечно, есть вещи, которые не хранят ничего плохого. Скажем, его турецкая ваза. Он купил её сам. Она не напоминает ему о прошлой съёмной квартире на Дядюшкиной улице, где тёк унитаз, где всегда было полутемно, холодно, и громадные уродливые шкафы нависали над ним, словно предвещая какие-то ужасные несчастья. Нет, к этой вазе ничего такого не успело прилипнуть. И всё-таки она – его мысли и вкусы трёхлетней давности.

Когда таких вещей накапливается слишком много, они захватывают пространство и начинают качать права. Каждый день, стоит проснуться и оглядеть комнату, вещи рассказывают тебе, кто ты есть, точнее, кем ты был раньше, когда их купил. Ты меняешься и вместе с тобой меняются воспоминания в твоей голове. Но вещи – внешняя память – остаются теми же. И в конце концов они начинают тянуть тебя в прошлое. Поэтому он любит рассматривать красивые вещи, но не покупать их, не приносить домой.

А больше всего он любит попадать в чужую память, глядя на предметы из чьей-то жизни. Это легко сделать, когда предметы настолько старые, что почти научились разговаривать и готовы вот-вот ожить, превратиться в цукумогами3. Наверное, чужие воспоминания заменяют ему его собственные, которые большей частью ему не очень-то нравятся.

…Но несмотря на поток писем от Алекса я чувствовала себя как на заграничном курорте. Всё было в диковинку.

Ежедневно в конце рабочего дня мы с Инной списывались и обсуждали, что будем готовить на ужин. Потом встречались и заходили в магазин.

В тот раз мы запланировали испечь яблочный пирог – была пятница. Рецепт был мой, так что я сновала по магазину в поисках подходящих продуктов. С маслом, яйцами и корицей я разобралась быстро, а возле яблок непростительно замедлилась. Я хотела, чтобы начинка получилась ароматной, поэтому по очереди брала яблоки из каждой кучки и нюхала их, ища самый душистый сорт. Инна за это время успевала сходить в хлебный отдел и уже возвращалась с батоном.

Я занервничала.

(«Ты что, заснула что ли? До утра будем здесь торчать?»)

Алекс не любил супермаркеты и постоянно пилил меня за то, что я медленно выбираю продукты.

– Ты устала? Извини, пожалуйста, я уже почти, я уже взвешиваю! – взмолилась я к Инне, кладущей хлеб на дно полупустой тележки, и ринулась к весам, подрезав величаво плывущую в ту же сторону крупную женщину с ярко напомаженными губами.

Но Инна, очевидно, не поняла меня и тоже заволновалась.

– Ой, а я хотела ещё крем для рук посмотреть… Тогда лучше завтра, да?

– Нет-нет, посмотри, конечно, посмотри! Я боялась, что ты уже устала, – пролепетала я.

На кассе расплачивалась Инна. У меня деньги почти закончились, а до первой зарплаты в книжном было ещё две недели. Я и так уже заняла немного у сестры, чтобы не жить нахлебницей. Предыдущую работу я потеряла как раз перед тем, как сбежать от Алекса – попала под сокращение в связи с кризисом.