Делать детей с французом - стр. 46
Я надеялась, что за месяц мама вряд ли сумеет нас развести, но боялась, что губительные зёрна сомнений будут брошены. Как назло, почва для них сейчас самая благодатная.
Мама долго не верила в серьёзность наших с Гийомом отношений. Ещё бы, ведь сама я поверила в неё только накануне первой годовщины нашей свадьбы9. В течение следующих лет мы добились того, чтобы мама считала Гийома «в целом приятным человеком», но на фоне её сокрушительной любви ко мне и Кьяре это выглядело почти холодной войной. И это объяснимо. Мама привыкла слышать, как по утрам я пою у зеркала, выбирая, какую шёлковую блузку надеть в редакцию. Теперь она видит меня по вечерам в скайпе, в тусклом искусственном освещении, которое подчёркивает мешки под глазами. Я, как правило, в растянутой домашней кофте, заляпанной остатками ужина, и еле ворочаю языком от усталости. И если я знаю, что Гийом изо всех сил старается облегчить наши бытовые тяготы, то мама по ту сторону скайпа уверена, что именно он и есть причина бесчеловечных условий моей новой жизни.
К неоднозначному отношению мамы к Гийому примешивается ещё и огромная невысказанная обида за то, что обожаемая внучка, которая полтора года росла под её крылом и проявляла очевидный талант к рисованию, теперь живёт за тридевять земель, без толкового взрослого рядом. За предстоящий месяц мама была намерена хотя бы частично залатать прорехи в её артистическом образовании.
Первое, что она сказала, расположив чемодан в красном углу гостиной: «Я тут накидала список музеев, которые нам непременно надо посетить».
Я в этот момент являла собой гойевскую «Маху одетую» – полулежала на диване с загадочным, а если приглядеться – измождённым выражением лица.
Заложник долга гостеприимства, Гийом закивал: мол, готов сопровождать в свободное от работы время.
Мгновенно оценив расстановку сил, мама поймала вертевшуюся под ногами Кьяру:
– Мой зайчик, будешь ходить с мамѝ по музеям?
Кьяра знала, что в музее есть буфет, и родители, придавленные чувством вины после многочасового хождения по экспозиции, покупают ей там пирожные с соком. Поэтому легко согласилась.
В новой квартире маме нравилось. По утрам, когда каша была сварена, кастрюля замочена, а Кьяра красиво причёсана и отправлена с папой в школу, она выходила на балкон пить кофе и рассматривать прохожих под платановыми кронами. «Мне нужен шарф цвета лаванды и летнее пальто оттенка сливочного мороженого», – сообщала она по возвращении, наглядевшись на модников Тринадцатого округа. Иногда она брала с собой ноутбук, звонила по скайпу подруге и, занеся ноут над головой, вертела его в разные стороны – показывала окрестности. До гостиной долетали тёти-Розины восхищенные вздохи.
Сварив суп, мама проглядывала свой блокнотик с пунктами «Посетить обязательно!!!» и уходила гулять куда-нибудь на Монмартр, где никакой Гийом с его топографическим чутьем не мог помешать ей подниматься к «Проворному кролику» по левому склону холма10. Она возвращалась с продуктами для ужина, готовила, забирала Кьяру из школы и до шести гуляла с ней в парке, где быстро свела знакомство с другими мамѝ – филологом из Петербурга и бухгалтером из Киева. Мы рано ужинали, как правило, салатами и тушёными овощами, а когда Гийом возвращался с работы, мама тактично удалялась в фейсбук – добавить новых знакомых.