Дела семейные - стр. 58
На сей раз воздушная акробатика была еще сложнее.
– Открыть бомбовый люк!
Рис просыпался мимо рта Наримана на шею и воротник.
Роксана влетела с балкона с Йезадовой рубашкой в руках.
– Я же говорила тебе! Пять минут не можешь обойтись без выдумок!
– Моя вина, – хихикнул Нариман. – Плохо рот открыл.
– Не защищай этого мальчишку, папа, а то с ним совсем никакого сладу не будет. Будь с ним построже.
Роксана спросила, подать ли ему тазик, чтобы он прополоскал рот: он всегда ополаскивал протезы после еды. По тому, как он покачал головой, она поняла, что отец не хочет утруждать ее без крайней надобности.
– Что у нас теперь на повестке дня? – спросил он Джехангира. – Ты меня кормил, а я могу помочь тебе сделать уроки.
– Уроки не на повестке дня, – ответил Джехангир, наслаждаясь новым словечком. – На повестке дня большая мамина кровать, буду лежать и читать.
– Можешь читать здесь, почитаешь мне вслух, чтобы и я получил удовольствие.
Джехангир заколебался – вслух он читал дважды в год, на экзамене по чтению и декламации.
– Вообще-то я уже три главы прочитал. И тебе не понравится, это же детская книжка, Инид Блайтон.
– Ничего, можешь читать мне четвертую главу. Если покажется скучно, я скажу. Честное слово.
В четвертой главе Джехангир и Нариман узнали, что Джордж за плохое поведение, о котором говорилось в предыдущих главах, отправлена отцом в свою комнату, где теперь изнывает в одиночестве; хуже того, отец упрямо зовет ее Джорджиной («Она терпеть не может свое имя, потому что она сорванец», – на ходу пояснил деду Джехангир). Джулиан, Дик и Анна, которые приехали погостить на каникулы («Это кузены Джордж», – пояснил Джехангир), считают, что дядя Квентин слишком сурово обошелся с бедной Джордж. А ей-то, бедняжке, каково – не пустили с ними на прогулку по берегу, а погода просто замечательная, море этим утром такое потрясающе голубое («Лазурное, – сказал дедушка, – небесно-голубое». – «Лазурное», – повторил Джехангир), Тимми, безостановочно виляя пышным хвостом, отлично проводит время, обследуя каждый камень и ракушку, в испуге облаивая каждого напуганного краба, чем очень смешит их всех, хотя не так уж и хочется смеяться без милой бедняжки Джордж, и…
Мама тихонько коснулась его плеча. Он поднял глаза от книги. Она приложила палец к губам и указала на диван: дедушка заснул.
Ее отец и ее сын еще спали, когда в половине четвертого она зажгла плиту, приготовила чай, засыпав заварку прямо в чайник с кипятком. Послеполуденный чай не удостаивался заварочного чайника и стеганого чехла, которыми она пользовалась по утрам. Она подумала о распорядке своего дня, сложившемся за годы, и ей пришло в голову, что это странно, ведь утро проходит в страшной спешке, неторопливый ритуал куда больше подошел бы для чая во второй половине дня.
Но ради Йезада она тщательно накрывала стол к завтраку – он любил утренние часы. Любил завтрак – играет радио, в квартире и во всем доме суета, внизу на улице разносчики нараспев выкликают товары, с лету бросаются к покупателям, которые подзывают их хлопком в ладоши или громким шипом. Под настроение Йезад подражал ритмичным выкрикам и распевам продавцов, потом в этом соревновались и сыновья.
Роксана тоже прислушивалась к крикам разносчиков, выжидая время, чтобы спуститься вниз с кошельком. Кое-кто из соседей держал наготове корзину с веревкой; в корзину клали деньги, опускали ее на веревке из окна, потом втягивали наверх со сдачей, с картошкой, луком, бараниной, хлебом – кому что нужно. Роксана корзиной не пользовалась – ей не нравилось демонстрировать свои закупки соседям. Йезад шутил, что, наблюдая за этой корзинно-веревочной коммерцией, можно в любой день определить, кто что ест.