Дела семейные - стр. 27
Мистер Рангараджан хохотнул:
– При наших постоянных тренировках мы все можем претендовать на золотые медали в соревнованиях по бегу с препятствиями. Любой бомбеец. Или теперь полагается говорить – любой мумбайкар?
Понизив голос, он продолжил в менее шутливом ключе:
– Сейчас не знаешь, где встретишься с фанатиком из Шив Сены или блюстителем новых порядков и ревнителем новых имен. Я слышал, что люди из Шив Сены сумели проникнуть в почтовые учреждения и предают огню все письма и открытки, адресованные в Бомбей вместо придуманного ими Мумбая.
Он начал разглаживать гипс, местами смачивая его водой для постепенного отвердения.
– Вы позволите задать вам вопрос, профессор Вакиль?
Нариман кивнул. Он получал удовольствие от старомодных оборотов речи этого явно образованного южанина и радовался его словоохотливости.
Мистер Рангараджан хотел узнать, нет ли у профессора друзей или коллег за границей, которые могли бы помочь ему найти работу, поскольку он намерен эмигрировать. Он направил письма в целый ряд стран, в том числе в США, Канаду, Австралию, Англию и Новую Зеландию.
– Даже в Россию. Хотя после краха Советского Союза индийцев встречают там менее тепло, чем прежде. В былые времена между нашими странами существовала любовь – сколько новорожденных русских мальчиков получили имя Джавахарлал, скольких девочек назвали Индирами. Сомневаюсь, что нынче русские называют своих детей Нарасимха или Атал Бехари.
– Нынче они, вероятно, называют детей Пепси или Ренглер, – сказал Нариман.
Мистер Рангараджан засмеялся и вытер случайный шлепок гипса.
– Прошла эпоха, когда среди нас взрастали великие лидеры. У нас страшная засуха.
– Проблема всего мира, – ответил Нариман. – Посмотрите на Соединенные Штаты, Англию, Канаду – везде у власти никчемушники.
– «Никчемушники», – повторил мистер Рангараджан. – Замечательно, профессор Вакиль, я должен запомнить это словечко. Но, на мой взгляд, это всего трагичней для нас. Цивилизация, насчитывающая пять тысячелетий, народ численностью в девятьсот миллионов не может создать одного великого лидера? Как мы сейчас нуждаемся в Махатме – в Великой Душе.
– Но получаем микроминидушонки.
Мистер Рангараджан понимающе улыбнулся. Выскребая остатки гипса из лотка, он возвратился к начальной теме, от которой отвлекся.
– Я работал в кувейтской больнице. Но после войны в Персидском заливе всех выставили вон. Джордж Буш нанес удар по иракцам и прикончил наши рабочие места. Теперь главная моя цель – уехать туда, где у меня будет перспектива. Лучше всего в Соединенные Штаты.
«А как насчет перспективы для его души, – подумал Нариман, – улучшится она в чужой стране?»
К тому времени как мистер Рангараджан закончил гипсовать ногу, его фартук и руки по самые локти были белы, как у пекаря. Наримана увезли на каталке в мужскую палату.
Позже к нему снова зашел доктор.
– Как вы себя чувствуете, профессор Вакиль? – спросил он, нащупывая пульс.
– Запястье у меня в порядке. Проблема с лодыжкой.
Доктор Тарапоре улыбнулся, довольный: давно известная профессорская саркастичность не убыла, несмотря на страдания. Хороший признак. Доктор, которому недавно перевалило за сорок, был студентом Наримана Вакиля, задолго до того, как профессор стал его пациентом. Их свело принудительное кормление английским, курс которого сделали обязательным для студентов всех негуманитарных факультетов в первые два года обучения в колледже.