Декамерон по-русски - стр. 20
– Ведьма, – беззлобно констатировала я и полезла в карман за бумажником. – Сколько?
– Прейскурант на стене.
– Триста рублей?! – ужаснулась Трошкина, первой найдя нужную строчку. – Да ведь полная чашка кофе в нашем буфете стоит не больше сотни!
– На, кровопийца! – в сердцах сказала я, отсчитав три сотенных бумажки. – Вот погоди, придешь ты к нам в офис чаи с бутербродами гонять, мы тебе такой счет выкатим – придется ступу с помелом в заклад отдавать, чтобы расплатиться!
– Теперь чашку давай, – бестрепетно распорядилась потомственная ведьма, пряча деньги в карман длинного холщового фартука. – М-да… Ну что я могу сказать?
– Что? – вытянула цыплячью шейку Трошкина.
– Плохо дело.
– Эдик не выйдет из больницы? – испугалась Алка.
– Почему не выйдет? Выйдет, – медленно вращая чашку и внимательно разглядывая черноту внутри, сказала Вероника. – Но помучается…
– Помучается до того, как выйдет, или после? – уточнила я.
– И до, и в процессе, и после…
– Ну так се ля ви! – съязвила я, начиная злиться.
По-моему, за триста целковых можно было дать более конкретную и ясную характеристику ситуации!
– Или се ля вы, или се ля вас, – согласилась гадалка, продолжая сосредоточенно щуриться в чашку. – Вот, вижу я причину всех Эдькиных мук! Это женщина.
– Ну так шерше ля фам! – съязвила и Трошкина, видимо, подхватив прилипчивую заразу французской иронии у меня.
– А что за женщина? – поинтересовалась я.
– Красивая, – уверенно сказала Вероника, поглядев на самую страшненькую кофейную кляксу. – Не знаю, кто она Эду… но зовут ее на букву «А».
– А-а-а-а! – разыгравшаяся Трошкина заголосила, как в лесу. – Вот так ее зовут?
– Ой, мама…
Я поспешно наклонилась и подобрала упавшую чашку, пока кофейная гуща из нее не измазала светлый ковер. Шокированная Вероника прижала обе руки к сердцу и укоризненно посмотрела на мою непосредственную подружку:
– Зачем же так орать?!
– А-а-а-а! – донеслось из коридора.
– Это что – эхо? – Удивленная Алка открыла дверь.
Это было не эхо. Это была наша бухгалтерша Зоя. Она стояла на углу под раскидистым фикусом и орала, как еще одна дурочка из леса. И я не сразу поняла, что ее истошное «а-а-а-а» является последней буквой моего имени.
– И-и-инка-а-а-а-а! – надрывалась Зоя, вращаясь вокруг своей оси, как проблесковый маячок на крыше патрульки, и обеспечивая равномерное распределение акустических волн по округе. – Инка-а-а-а-а!
В последний раз с такой тревогой и с недобрым обещанием в голосе меня призывала мамуля, не нашедшая поутру в прихожей свои новенькие итальянские сапоги. Мне тогда было пятнадцать лет, дорогой импортной обуви я еще не удостаивалась, но наши с мамулей ноги как раз сравнялись в размере, и вопрос экипировки нижних конечностей я нахально решала по шкурному принципу «кто раньше встал, тот лучше обут». Но у Зойки я никогда никаких сапог никогда не уводила и не уведу, это совершенно исключено. У нее плоскостопие, а у меня высокий подъем.
– Я здесь! – громко сказала я, подождав, пока Зойка замолчит, чтобы набрать в грудь воздуха.
– Здесь она! – подтвердили Алка и Вероника.
Мы высунулись в дверной проем, как три головы Змея Горыныча из норы.
– Инка, живо двигай в офис! – сердито прокричала Зоя. – Скорее! Скорее! Бегом!
– До сих пор у нас не так жестко следили за соблюдением трудовой дисциплины! – досадливо подумала я вслух.