Дегустаторши - стр. 23
Но во вторник два помощника Крумеля слегли с температурой; он зашел в столовую и попросил меня помочь. Уж и не знаю, почему он обратился ко мне; может, узнал, что я одна дочитала книги по здоровому питанию до конца (остальные вскоре заскучали и бросили)? Или потому, что я, как и он, была из Берлина?
Увидев его выбор, «одержимые» дружно скривились: если кто и должен был помогать в кухне, то лишь они, идеальные домохозяйки. Однажды я услышала, как Гертруда спросила сестру:
– Читала, как недавно одна женщина зашла в магазин какого-то еврея и ее похитили?
– Нет. А где это случилось? – заволновалась Сабина, но Гертруда не слушала ее:
– Думала, что идет на склад, а оказалась в подземном туннеле. Лавочник завел ее туда, с помощью других евреев связал и отвез в синагогу, а там они все вместе изнасиловали ее.
Сабина в ужасе закрыла глаза, словно сама стала свидетельницей описанного события.
– Неужели это правда, Герти?
– Конечно, – повторила сестра, – они всегда насилуют женщин, прежде чем принести их в жертву.
– Ты это в «Штюрмере»[6] прочитала? – поинтересовалась Теодора.
– Я просто знаю, – ответила Гертруда. – Теперь и мы, домохозяйки, не можем чувствовать себя в безопасности, когда ходим по магазинам.
– Это правда, – вздохнула Теодора. – К счастью, все еврейские магазины позакрывали.
Идеальная немецкая мать, жена и домохозяйка, готовая защищать Родину ногтями и зубами, она сочла себя достойной представительницей нации и, немедленно напросившись на разговор с Крумелем, рассказала ему о ресторанчике, который родители держали до войны: у нее, мол, есть опыт кухонной работы, и она готова это доказать.
Решив убедиться во всем самолично, шеф-повар выдал нам по фартуку и ящик с овощами. Я мыла их в большой раковине, а Теодора нарезала кубиками или кружочками. В этот первый день она обращалась ко мне лишь затем, чтобы выругать за остатки земли на кожуре или за то, что я развела на полу болото. Будучи, по сути, стажеркой, она все время старалась подсмотреть, что́ делают младшие повара: заглядывала через плечо, мешала им работать.
– Отвали уже! – рявкнул Крумель, чуть не споткнувшись об ее ноги.
Теодора рассыпалась в извинениях:
– Простите-простите… Думала, какой секретик подгляжу! Поверить не могу, что работаю бок о бок с шеф-поваром такого калибра!
– Бок о бок? Вали отсюда, я сказал!
Правда, на следующий день, убежденная, что стала полноправным членом команды, она вспомнила о профессиональной этике: в конце концов, я считалась ее коллегой, хотя очевидная неопытность делала меня скорее одной из подчиненных. В порыве откровенности Теодора даже рассказала мне о родительском ресторанчике, совсем крохотном, не больше десяти столиков. «Но такой очаровательный, ты бы видела!» Война заставила их прикрыть лавочку, но Теодора надеялась, что, когда все закончится, она снова займется делом, а может, даже расширит его. Морщинки, крошечные плавнички, превращали Теодорины глаза в двух рыбок, и когда мечты о будущем ресторанчике переполняли ее, эти плавнички так и хлопали: я все ждала, что рыбки выпрыгнут и, описав короткую параболу, плюхнутся прямо в кастрюлю с кипятком.
– Но если сюда заявятся большевики, ничего этого не будет. Не откроем мы никакого ресторанчика, конец всему.
Плавнички внезапно застыли, рыбы больше не плавали, превратившись в древние окаменелости. Интересно, сколько лет было Теодоре?